руку.
Одна из книг выскользнула, с шумом упала на пол. Оба вздрогнули.
— Чего ты от меня хочешь?
— Я хочу, чтобы ты сказал мне всё прямо. Всё как есть, — проговорила Анна, стараясь унять дрожь в голосе.
— Мне кажется, я ничего не скрываю, — ответил Андрей.
— Неправда! — вскричала Анна, сразу охваченная гневом. — Ты унижаешь себя и нас обоих своею... своею трусостью! Если ты любишь её больше, иди к ней! Я не держу тебя... — Анна тяжело оперлась рукой о край стола. Она боялась снова упасть, боялась вызвать жалость к себе. — Я опять чуть не стала подсматривать сегодня... — сказала она подавленно. — Это мерзко... Ты вовсе не был в кабинете. Ты ходил к ней...
— Да, я ходил к ней.
С минуту Анна молчала, потрясённая. Даже после сообщения Кирика в ней ещё жила затаённая надежда, что Кирик ошибся, что всё как-нибудь обойдётся по-хорошему. Даже, увидев Валентину и Андрея вместе, она ещё не совсем поверила в своё несчастье. Теперь всё рухнуло, и она сказала почти спокойно:
— Нам надо расстаться.
— Ну, что же... — сказал Андрей и побледнел. — Расстанемся.
— Немедленно.
— Когда захочешь.
— Когда захочешь! — повторила Анна запальчиво. — Не я, а ты этого хочешь!
Андрей наклонился, поднял книгу, спросил:
— Значит, мне надо уходить?
— Пожалуйста...
«Да неужели это уже конец?» — с ужасом подумал он и вслух проговорил растерянно:
— А как же с Маринкой? Разве нельзя жить вместе хотя бы ради неё?.. Хотя бы условно?
— К чему?! — возразила Анна холодно. — Мы ведь не обыватели, заключившие брачную сделку по расчёту. Зачем нам какие-то условности? Жить без любви, без уважения друг к другу!.. Ради чего? Существовать в роли снисходительной жены я не смогу. Терпеть или... ссориться... Только калечить детей. Маринку! — поспешно договорила она, огромным усилием подавляя желание сказать ему о своей беременности. — Полюбил другую... дал волю чувству... Ну, что же! Жестоко... Очень жестоко... Но лучше уж так... по-честному.
Андрей хотел что-то сказать и не смог, и вышел из комнаты неровным шагом.
23
Теперь уже никакой надежды не было. Теперь уже всё было ясно. Теперь полагалось переживать: побороть в себе чувства к недостойному человеку и взяться за работу. Существовал ли такой рецепт при сердечных болезнях, нет ли, но что-то вроде этого представлялось Анне.
Горькая ирония над собой, остро покалывая, точно пришпоривая, помогла ей несколько прийти в себя, снять пальто; она даже умылась, но когда вошла в свою рабочую комнату и села к письменному столу, силы вовсе покинули её.
«Что я ему сделала?! — вырвался у неё душевный крик. — За что он так безжалостно расправляется со мной? А надо выдержать... — Глаза Анны выразили тоску загнанного, смертельно измученного животного. — Пережить надо! Вот смог же пережить своё горе Уваров! Неужели я слабее? Но как глухо мне... будто навалили на меня мешки с золой... тяжко, и задыхаюсь! Ничего, Андрей Никитич, я еще встану, я еще стряхну с себя эту пыль».
Анна болезненно усмехнулась, опустила на руки отяжелевшую голову. Сколько бессонных ночей! Сухие глаза не смыкаются, в них точно песок. А по утрам упадок сил. Приходить в контору и, сцепив зубы, усаживать себя за стол, заставлять заниматься делами.
«Как у меня всё дрожит внутри! — думала Анна, прислушиваясь к себе. — Такая пустота в груди и боль такая! Гейне говорил, что при зубной боли в сердце помогает «свинцовая пломба»... «Свинцовая пломба» помогла бы и мне, несомненно. Но как бы это было дико! Мать, беременная женщина — стреляет в себя... Нехорошо. Ах, нехорошо!
Анна переменила положение рук, но взгляд её под мерцающей тенью отяжелевших ресниц остался неподвижным. Ей точно в бреду представилось, как она ходила на-днях в баню. Тяжёлые мысли её были тогда отвлечены видом молодой матери, которая мылась с ребёнком напротив. Ребёнок, мальчик, толстенький, с пухлой, вздёрнутой кверху губкой, спокойно сидел в тазу и поливал на себя из зелёного стаканчика. Приятно ему это было очень, но всё удовольствие его выражалось только в улыбчивом блеске глаз, а губкой он шевелил задумчиво, как бы прислушиваясь к своим ощущениям. И ещё там была такая же чудная толстушка-девчонка, которая так же сидела в тазике, и, пока ее мать тёрла и скребла ногтями свои намыленные космы, — пока мать не видела, девчонка наклонялась, ртом пила воду из таза. Каждый раз, проделав это, она радостно всплескивала ладошками, брыкала в воде ногами и, явно довольная собой, с торжеством осматривалась. Глядя на этих детей, Анна думала тогда о своём будущем ребёнке, и ей становилось легче на душе, а сейчас она подумала что у тех детей есть отцы, что они не брошенные...
Она поднялась и начала метаться по комнате.
«Это какие-то жестокие приступы, точно родовые схватки. Но так родиться может только... ненависть. Я бы не хотела зла. Я хочу только хоть на минутку успокоиться. Вот как он истолковал мою помощь денежную... Видно, правду говорил Ветлугин: когда возникает физическое влечение, оно одевает свой предмет в самые лучшие украшения, а охладев, стараются раздеть донага, рассеять все иллюзии... Это чтобы оправдаться, чтобы не стыдно было за себя. Тогда как ни повернись — во всём плох. А я не хочу, не хочу, чтобы меня опошлили ради собственного оправдания».
Анна взяла портфель, порывисто открыла его, вытащила бумаги... Но где почерпнуть живого внимания и сообразительности ей, полумёртвой от горя? Перебирая деловые бумаги, она думала об Андрее, о себе, о Маринке... Ах, Маринка!
Анна прошла в спальню. Тяжело ей стало заходить в эту комнату! После сообщения Кирика, после того как Андрей застиг её у своего письменного стола, они не спали вместе, но Анна не могла забыть, как радостно засыпала она на руке Андрея и как счастлива бывала, когда он, просыпаясь рядом с ней, с мальчишеской сонной, блаженной улыбкой обнимал её. Какой особенной чистотой, какой любовностью были проникнуты все их отношения! И часто, даже во сне, Анне было жаль отнять свою голову с его руки. И вот всё исчезло! Совершилось то, чего с ужасом ожидала Анна все эти дни... И не было исхода и никакой надежды на облегчение.
— Никакой! — прошептала Анна, подходя к кроватке дочери.
Маринка спала неспокойно. Что-то снилось ей: она морщилась, вертела головёнкой. Анна прижалась губами к её виску. Такие пушистые волосики! Детёныш был ещё совсем крошечный, и горло у него почему-то завязано белым платком.
«Болеет она, — подумала Анна, жадно всматриваясь в любимые черты ребёнка. — А мы со своими делами забросили её!»
Горестный стон чуть не вырвался у Анны. Боясь разбудить Маринку, она выбежала из спальни. Она метнулась в столовую и тут, уже не в силах владеть собой, опустилась на ковёр у дивана, уронила в ладони голову, сотрясаясь всем телом от сдавленно-глухих, бесслёзных рыданий.
24
Эти рыдания без слёз, не принесшие Анне облегчения, вызвали у неё такую усталость, что она уснула
