бородою старик. Это и был Пантюшка.
– Ми-ша-ка-а! – закричал он, повернувшись к обрыву. – Ми-ша-ка-а!
Ему никто не отозвался.
Старик собрал щепки, наломал хворосту, приладил на рогатках котелок, и, опустившись на колени, стал высекать огонь.
– …е-е-ей! – послышалось из-за Дона.
Старик поднялся на ноги и, приложив руку к глазам, стал глядеть на каменский берег. Какой-то конный пустил лошадь в воду, по-казачьи вскочил ногами на седло и поплыл к Пантюшкиному шалашу.
2
– Здорово, Пантелей Егорыч! – крикнул Кольцов, спрыгивая наземь. – Не признал, что ли?
– Да никак Ляксей Василич? Ну, малый, быть тебе с барышами – не признал!
– Ай на глаза ослаб? – пошутил Кольцов.
– Да как не ослабнуть? Мои глаза, они чего-чего не перевидали! Батюшку Емельяна Иваныча – царство ему небесное – зрил, как тебя зрю. Катьку-царицу зрил, но из-под дальки, шут с ней! С Ляксандром Василичем, с Суворовым, рядком на задницах с Альпейских гор скатывались. Эх, дед Пантюшка, он все зрил, а только доли своей счастливой все никак узрить не могу… Ну, садись, садись, – засуетился, придвинул Кольцову чурбан. – Садись, сказывай, зачем пожаловал?
Подъехал другой гуртовщик – чубатый, красивый малый, узнал Кольцова, скинул шапку, поздоровался.
– Быки, слышно, у вас падают, – начал Кольцов, привалясь в холодок к шалашу. – Намеднись Башкирцев приказчик сказывал, наезжал будто к вам… Батенька велел поглядеть, и ежели что – так на бойню…
– Какой такой приказчик? – нахмурился Пантелей. – Мишака, нешто к нам кто наезжал?
– Никого, Пантелей Егорыч, – сказал малый. – Как, значит, мы тута стали, так с Воронежу никто не наезжал…
– Да как же так? – удивился Кольцов. – Мне вчерась батенька велел: «Съезди, говорит, погляди…»
– Приказчик-те спьяну, должно, набрехал, – сказал дед. – Они ведь пьянчужки, эти приказчики… Ну да ничего. Ты, Василич, поживи у нас тут день, погостюй – сам увидишь, все, слава богу, хорошо. Вот рыбки половимся, ушицы покушаем… Тут, брат, у нас бирючки – ну, чисто поросята. Страсть!
3
Кольцов ездил с Мишакой, смотрел гурт. Быки ходили гладкие, и в самом деле, как говорил Пантюшка, все было «слава богу».
К вечеру старик снял с перемета полсотню жирных, пятнистых, как форель, донских бирючков, наварил ухи и угостил Кольцова. После ужина Кольцов с Мишакой пошли поить лошадей. Лошади забрели по колена в воду и долго пили. Было тихо. Над Доном, из-за каменских садов, поднималась большая красноватая луна. Откуда-то с того берега доносилась протяжная, печальная песня. Кольцов заслушался.
– Славно поют, – вздохнул.
– Тут, Ляксей Василич, – согласился Мишака, – поют так поют. А уж хороводы ежли водить, – за каменскими бабенками никому во всем уезде не угнаться!
– Айда съездим? – предложил Кольцов.
– Гуляем! – захохотал Мишака. – Айда!
4
На зеленом выгоне собрались ребята и девушки. Они сидели на бревнах, сваленных возле общественного хлебного амбара – «магазея», и пели.
Вдруг песня оборвалась.
– Тимоша идет! Глянь, глянь, Тимоша идет! – послышались веселые голоса.
Пьяненький мужичок в рваном полушубке, крохотный, сморщенный, словно засушенный валуй, пошатываясь и наигрывая на жалейке, подошел к бревнам.
– И-их, кралюшки! – вскрикнул и, растопырив руки, кинулся к девушкам, да споткнулся и упал.
– Чижол, Тимоша, – засмеялись ребята. – Гля-кось, земля не держит!
– Не! – возразил Тимоша, подымаясь. – Ничаво, я легкой…
Он приложил к губам жалейку и только собрался заиграть, как из-за церковной ограды наметом вылетели Кольцов и Мишака.
– Э-эх, раздавлю! – заорал Мишака.
– Честной компании! – спрыгнув с седла, низко поклонился Кольцов. – Позвольте, господа, погулять с вами…
Парни сняли шапки, поздоровались.
– Садись, господин купец, гостем будешь. Ну-ка, ребята, возьмите лошадей!
– На сухую гульба что обедня без трезвону, – дурачась, под общий смех, пропищал какой-то шутник.
– Да ай купец не поднесет? – подстрекнул Тимоша.
