козлах.
Граф направлялся к Никитину.
Уставший от жары и прогулки, а пуще того от нелепого, вздорного разговора с Гардениным, Иван Савич прилег отдохнуть, когда к магазину подкатила коляска. За стеной послышались испуганные голоса, дверной колокольчик яростно зазвенел, захлопали двери. Акиндин с ошалелыми глазами влетел в комнату, выпалил: «Граф!» – и опрометью кинулся назад, в магазин. Минуту спустя мерзкий голо-сок Чиадрова задребезжал, заюлил: «Сюда, вашесияцтво! Пожалте, вашесияцтво!» Дверь распахнулась, и граф Дмитрий Николаич, излучая начальственное сияние строгого взора, в легком облаке тончайших ароматов предстал перед Иваном Савичем.
– Нездоровы-с? – спросил, догадавшись, что Никитин только что встал с дивана. – Лежите, лежите, батюшка… Я к вам на два слова.
– Пустяки, – сказал Иван Савич. – Минутная слабость… жары невыносимые.
– Да… погоды, действительно, – вытирая платком лицо, проговорил граф, – божье наказание… Впрочем, вы ведь, кажется, стали матерьялисты-с?
– Я? – удивился Иван Савич. – Полноте, граф, что это вам пришло в голову? Мне, воспитанному в духовной семинарии…
– Что семинария! – досадливо отмахнулся г.раф. – Самое из семинаристов-то и безбожники.
«Вот странные суждения! – подумал Никитин. – Интересно, к чему он клонит?»
– В Питере что новенького? – неожиданно спросил граф. – Кого лицезрели из светил?
Он, видимо, хотел направить разговор по иному пути.
– Откровенно признаться, – сказал Иван Савич, – я и Питера-то не успел разглядеть: метался как угорелый.
– Неужто все по делам?
– По делам-с. Совестно сказать, фонтаны даже не видел. Николай Иваныч чуть ли не каждый день уговаривал съездить, а я все тянул – нынче да завтра, да так не успел оглянуться – уже и ко двору пора.
– Напрасно, – укоризненно покачал головой граф. – Вам, как поэту, весьма необходимо-с… Вы у господина Второва квартировали? – Граф улыбнулся, прищурясь. – Он вам не рассказывал, как я его бранил? Это еще в бытность мою в департаменте.
– Напротив, – возразил Иван Савич, – он говорил, что вы всегда были с ним чрезвычайно любезны.
– Да, разумеется, любезен, а бранил. И за дело, – добавил граф, внимательно разглядывая затянутую перчаткой руку. – За дело-с! – с непонятной настойчивостью повторил он.
«Туманно, – подумал Иван Савич, – весьма туманно…»
– Не желаете ли взглянуть на реестрик? – подавая графу список закупленных книг, спросил. – Новинки отечественные, но и французских немало.
– А! – Граф мельком взглянул на список и небрежно кинул его на стол. – Пошлите графине, она охотница до французских, а я… да вы сядьте, сядьте, мой друг!
Это было как приказание. Никитин опустился на диван против графа.
– Послушайте, mon cher, – сказал граф, – я вами недоволен.
Иван Савич насторожился.
– Крепко недоволен, – продолжал граф. – И должен вам прямо сказать: не ожидал-с!
– Простите, ваше сиятельство, – сказал Иван Савич, – но я, право, теряюсь в догадках…
– А! Вы хотите играть в прятки! – воскликнул граф. – Прекрасно-с! Но мой долг, как старшего в городе администратора и э-э… как давнего… э… почитателя вашего таланта… Мой священный долг – предупредить вас: будьте благоразумны, mon ami! Будьте благоразумны-с. Вот так.
Поднялся, кивнул Никитину и, величественный, как монумент, удалился.
Иван Савич устало прилег на диван. «Что-то непонятное творится, – подумал он. – Надо бы во всем этом разобраться…»
Над ним была холодная пустыня потолка с колеблющейся ниточкой паутины в дальнем углу. Большая синяя муха ползала, делая одной ей понятные неожиданные повороты.
Грозящий и указующий перст как бы в некоем туманном сиянии призрачным видением застыл над диваном: «Будьте благоразумны-с!»
Итак, надо разобраться.
Нумер «Колокола» Николай Иваныч вручил Никитину на Бассейной, в домашнем кабинете, с глазу на глаз. «Только ради бога осторожней, – шепнул он. – Ведь я вам сказывал…»
Газета была положена на самое дно дорожного сундука без свидетелей, наедине и во весь путь от Петербурга до Воронежа не вынималась ни разу, пока сундук не внесли в комнату Ивана Савича на Кирочной.
И лишь там ее Иван Савич вынул: вечером пришел Михайлов, просил показать.
Затем была читана статья Искандера.
Читал Иван Савич вслух, не остерегаясь: в своем-то доме!
Господин Искандер писал, что Александр второй, подобно Фаусту, «вызвал духа не по силам и перепугался». Речь шла о предстоящем освобождении крестьян и о трусливой половинчатости царских
