Поэтому доминируют иррациональные обсуждения, такие как навязшие в зубах экономические и политические дискуссии между сторонниками разных вариантов реализации социалистической идеи. Ясно, что никакие экономические новации не дают возможности уйти от ресурсной организации государства, так же как и действия в сегодняшнем политическом пространстве, образованном представителями жаждущих ресурсов групп.
Это значит, что независимо от того, какая политическая сила придет к власти в результате всеобщих выборов, она вынуждена будет отчуждать ресурсы для их последующего распределения. Колея, в которой находится страна, не имеет обычного выхода. Путь, по которому идут сейчас чиновники, занимающиеся укреплением государства и формированием политической системы, — чисто советский. «Суверенная демократия» означает хорошо знакомые по, казалось бы, ушедшим в прошлое временам «выборы сверху». Это значит, что чиновники сами выбирают тех граждан, которые могут представлять народ в законодательных собраниях и других органах власти. Способ формирования Общественной палаты продемонстрировал направления этой мысли: часть назначается, часть выбирается самими членами представительского органа, часть комплектуется по разнарядкам в регионах.
И это не по недомыслию, а потому, что, если руководствоваться предпочтениями народа, органы власти будут состоять только из демагогов и расхитителей ресурсов. И даже такие выборы сверху лучше, чем всеобщие и прямые.
В стране сейчас есть подспудное ощущение общего кризиса, хотя это ощущение трудно верифицировать. Вроде бы «все хорошо»: рублей много, сырья много, вертикаль власти крепка, как никогда, а темпы роста экономики почти китайские. Мне кажется, что ощущение кризиса имеет идеологическую природу. Наша страна идеоцентрична, и дефицит идей переживается не менее остро, чем дефицит сахара и соли. Дефицит идей не случаен. Он свидетельствует о том, что колея настолько глубока, что из нее уже ничего не видно. То, что рождается штатными идеологами власти и их столь же штатными оппонентами, носит служебный характер и не имеет ни объясняющей, ни мобилизующей силы. Спектр этих идей расположен между крайними точками нашего маятника: «всех посадить» и «всех освободить».
Идеи энергетической сверхдержавы и либеральной империи вряд ли смогут оправдать необходимые для консолидации жертвы. Ресурс, даже энергетический, не может быть самоцелью, он должен обслуживать иную, действительно великую цель. Стремление стать такими, как США или Китай, тривиально. Мобилизовать на борьбу с фашизмом или терроризмом вряд ли удастся, да и борьба сама по себе — без позитивного компонента — не привлекает граждан.
Чтобы начать обсуждать проблему выхода страны из ресурсного тупика, надо прежде всего подумать о среде, в которой можно было бы хоть что-то обсуждать. Такой средой не могут быть кухонные и ресторанные посиделки статусных интеллигентов. Это должна быть институализированная и участвующая в политике часть населения. Не исключаю, что для перехода от болтовни о несправедливом распределении ресурсов к собственно политическим и идеологическим дискуссиям необходимо отказаться от иллюзий демократии
Государство, гражданское общество и коррупция
Гражданское общество как умозрение
При анализе нашего гражданского общества волей-неволей приходится решать разноуровневые задачи: применять понятийный аппарат стандартной теории к описанию далеких от «стандарта» отношений между людьми, институтами и организациями в российской социально-политической системе и одновременно фиксировать те феномены, которые или ускользают из описания в терминах этой теории, или описываются явно неадекватно.
Впервые термин «гражданское общество» был введен Гегелем в его работе «Философия права». Гегель предложил рассматривать общество как диалектическую совокупность отношений между семьей, гражданским обществом и государством[18].
Согласно великому философу, гражданское общество есть множество граждан государства (членов семей), взаимодействующих между собой вне семьи с целью удовлетворения своих общих — своекорыстных — интересов. Государство, по Гегелю, есть синтез семьи и гражданского общества, а само гражданское общество возникло из диалектических противоречий между семьей и государством. И если следовать классику, то ничего такого уж хорошего в гражданском обществе нет, ведь в нем манифестируются корыстные интересы частных лиц, которым тесно в семье и в государстве.
Оценки гражданского общества со времен классика немецкой философии полярно изменились. В традициях политического либерализма — рассматривать государство как вселенское, но необходимое зло. Государство ограничивает свободу, плодит агрессию, бедность, социальные пороки, а гражданское общество выступает за свободу и против агрессии, оно заботится о бедных и обиженных судьбой. Гражданское общество противостоит государству: как добро противостоит злу, а свет — мраку.
…Государство, стремящееся подмять гражданское общество, уничтожает, прежде всего, основы личной независимости подданных — гражданские свободы, рынок и частную собственность, закрепощает граждан вплоть до запрета им свободно выбирать места жительства и работы. Подавляются каналы обратной связи, всякое 7 инакомыслие и с особой яростью — пресса и правозащитное движение. Подкупаются деньгами и синекурами депутаты, судьи теряют независимость и низводятся до уровня обыкновенных государственных служащих. Адвокатура превращается в подконтрольный государству (как правило, Министерству юстиции) орган; адвокаты, наряду с прочими чиновниками, присягают на верность государству. Разводятся ручные правозащитники. В крайнем своем выражении победа государства означает полную ликвидацию легального гражданского общества, прозябание его в теневых формах (черный рынок, например).
