сделает экономически невозможным ведение совокупного жилья и распределенного образа жизни, то есть
Политические последствия реформирования, если оно будет продолжено в конфронтационном (относительно
Российский распределенный образ жизни функционирует так, чтобы ограничивать вмешательство государства в бытование его граждан, он выполняет функции гражданского общества, таковым не являясь. Именно этот образ жизни, с моей точки зрения, является тем, что нейтрализует реформаторские усилия уже многие годы. В то же время только благодаря реформам этот образ жизни стал тем, чем является.
Люди, сидя перед телевизорами в своих квартирах и на дачах, чаще всего рассматривают то, что показывают в новостях и аналитических программах, как цирк, представление, театр, куда они вовлечены в той мере, в которой происходящее в демонстрируемом представлении способно оказать влияние на их бытование. При этом все действия персонажей политической сцены рассматриваются как организованные по той же логике, в которой живут зрители, они же участники: политики и государственные деятели имеют квартиры и дачи, в которые тащат то, что им удалось ухватить благодаря близости к государственной кормушке. Я не знаю, как и каким образом можно доказать людям, что все далеко не так просто.
Русский журнал, 2000
1987–1997: Per aspera ad anus
Разнообразие товаров на уличных лотках для меня было индикатором свободы. 1987 год — нечего вспоминать. А потом пошло — смесь импортных конфет с презервативами и оружием в подземных переходах узловых станций метро. Максимум свободы пришелся — если судить по аптечным киоскам, например, — на 1993 год, когда в них можно было запросто купить любую сильнодействующую дрянь. В 1997-м свободы сильно поубавилось, и ту же дрянь теперь предлагают из-под полы спекулянты на толчках у избранных ими аптек.
Лотки исчезают, в подземных переходах Москвы установился порядок «по Лужку», а в магазинах выбор уменьшается от месяца к месяцу. С полгода уже как Радио «Свобода» стало одним из основных источников информации. Пока что все, что они там говорят, можно при желании прочитать в газетах или увидеть по ТВ. Но на газеты и ТВ уже выработался рефлекс «все говно», к тому же газеты пачкаются, а ТВ рябит. Почитаешь «Сегодня» и «Известия», и надо искать, где бы отмыть руки от плохой типографской краски. А на ТВ — Ельцин и маразм, Черномырдин и презерватив, Газпром и кариес, Чубайс и прокладки, и нет никакого желания разбираться в том, кто кого и на что надевает и куда вставляет.
Государство пытается наводить порядок. Ростовские чекисты попытались посадить американского связиста за провоз через границу двухсотдолларового геодезического приборчика, который даже в Москве есть в свободной продаже. Приморские чекисты посадили за шпионаж военного журналиста, который продавал японскому ТВ информацию о том, что ядерные отходы сливают в их море. Любой гражданин — с помощью ментов — может найти у себя в кармане кокаин или анашу. Спецслужбы, объединив усилия, посадили в Кузбассе выбранного мэра на том основании, что у него было три судимости при советской власти, об этом написали в газетке, а ее прочитал президент. Налоговая полиция заставила Киркорова и прочих звезд заплатить налоги. Высокопоставленный холуй, настолько наивный, что сумел оформить в слова основную идею нашего времени — «делиться надо», заговорил о шпионах в правительстве, сдающих врагам наши финансовые тайны. Мало-помалу, но по количеству заключенных в ИТУ и находящихся под следствием Россия приближается к СССР.
Власть перебирает признаки, которые можно было бы использовать для создания образа врага. Без врага в России нельзя сформулировать объединяющую национальную идею. А без идеи не будет и извечного российского порядка, основанного на самодержавии, православии и народности, приправленных смесью иудаизма с коммунизмом.
Власть пока не совсем точно знает, с чего начать наводить порядок. Наведение порядка — это всегда передел и разрушение уже установленного кем-то порядка. Любой передел чреват неожиданностями, особенно когда отношения собственности не прозрачны. И власть вместо легитимации сущего ищет пути объективации идеального, но не может пока сформулировать идеал.
Возможно, после выборов 2000 года наступит новый порядок. Тогда надо будет вспоминать доперестроечные навыки и заново учиться читать — спокойно, со вкусом и пониманием того, что прочитанное и понятое на хер никому не нужно. Но может быть и наоборот: становление нового старого порядка продлится только до выборов — или до их отмены, а потом в стране — или в том, что от нее останется, — на лотках снова появятся разные товары. И вместе с ними восхитительное ощущение свободы выбора и его необходимые спутники — страх за жизнь и неопределенность.
В жизни за десять лет многое изменилось. Исчезли привычные пространственно-временные ориентиры: названия улиц, колхозы и совхозы, заводы и фабрики, памятные даты и вообще разметка исторического времени. Сломалось советское пространство, стали досягаемыми когда-то мифологические Эмираты и Китай, но добраться до Крыма или родственников в дальней деревне стало несравненно труднее.
Настоящая революция произошла в потреблении. Внешние признаки ее — в потоках иномарок на улицах, в разнообразии еды на обеденном столе, количестве вещей в обиходе и, наконец, в обилии блядей на все вкусы в быту, на работе, на газетных страницах и экране ТВ. Внутренние признаки — в том, как люди стали относиться ко времени. Роскошь необязательного и неделового общения могут позволить себе только те, кто не стремится к престижному потреблению.
Государство почти десять лет не собирало налоги. И граждане, и предприятия делали деньги помимо государства, раскрадывая советскую собственность и продавая ее частным образом кому придется. На этом поднялись отечественные капиталисты, которым слабое государство необходимо, иначе им не с чего жить и прирастать капиталами. Но слабое государство не смогло обеспечить политическую стабильность, необходимую для сохранения капиталов.
Новый старый порядок в стране стал устанавливаться после того, как капиталисты решили создать сильное государство для всех граждан и хозяйствующих субъектов — кроме капиталистов, и слабое государство для самих себя. Для этого они реанимировали базовые структуры советской власти.
