стены, и халаты, и окна, и шторы. Все было неопределенным и бесконечно долгим: время, раздумья и ожидание.
Человек в белом чепчике и снежно-белом халате прикрыл за собой дверь операционной. Лена подошла ближе.
— Скажите, он будет жить?
Человек внимательно посмотрел в широко раскрытые глаза девушки, и плечи его слегка приподнялись.
— Делаем все возможное.
Лена медленно, как в тумане, шла к выходу. Глаза ее застилали слезы. Какая-то женщина приняла халат и уверенно сказала.
— Это был сам — Федоров. Хирург. Твоего-то, кто он тебе, привезли без сознания. Голова разбита и ребра сломаны. Всю больницу переполошил. И где его так? Бредит. Все зовет какого-то Дика.
— Собаку, — тихо сказала Лена и так же тихо вышла во двор.
— Как он там? Видела?
— Нет.
— Тоже не разрешили?
— Нет. Он еще не приходил в сознание.
— А я вот набрал всяких компотов, — сказал Андрей.
… С моря тянул сырой слезливый ветер, пахло йодом и гнилью, йодом пахли и пальто и руки.
«Зовет собаку, — думала Лена, — а меня и не вспомнит».
За просоленным молом, обросшим морской травой и ракушками, покачивались рыболовные суда. Зеленые сети источали таинственные, волнующие запахи глубин океана. Цветные кухтыли, подвязанные нитями к пеньковому тросу, напоминали тыквы.
— Куда ты? — остановил Лену Андрей. — Вот он, «сотый», чуть не прошла.
… Шумели и утихали ветры, бились о берег штормовые волны. Все короче и короче становился день. В поднебесье пролетали вереницы птиц. Они покидали остров. Солнце светило не грея, и белая бахрома инея до полдня не таяла в травах.
Луга налились брусничным соком, а ветви рябины согнулись под тяжестью зрелых плодов.
«Эрбушки» уже не выходили на лов.
Забывалась история с капитаном Кряжевым. Дика редко кто видел в рыбачьем поселке. Только странно и необычно иной раз по ночам вдруг взлают собаки, зальются неистово, жутко и смолкнут. Лишь где-то еще разок, другой тявкнет запоздалая. А поутру во дворе обнаружит хозяин уже мертвого пса. Покачает головой, недоумевая, как погиб его четвероногий страж. Оттащит подальше да и зароет.
Кандюк догадывался, кто несет смерть поселковым собакам, и тревога не покидала его. Он перестал ходить по улице с наступлением темноты: Дик выслеживает его, чтобы отомстить. Кандюк убедился в этом в один из вечеров…
Смеркалось. Он шел домой. И вдруг ему захотелось оглянуться. Повернувшись, он увидел, как большая черная собака метнулась за угол ближнего дома. Кандюк остановился. Сердце екнуло в груди, страх щупальцами обвил ноги.
«Дик? Неужели преследует? Страшный пес. А может, померещилось?»
— Здорово, Кандюк! Ты что, занедужил? — подходя, спросил его Грачев. — Чтой-то на тебе лица нет?
— Нога… — ответил Кандюк, стараясь не подавать виду. И все же невольно скосил глаза к углу дома.
Его испуганный взгляд перехватил Грачев. Он тоже оглянулся, но ничего не увидел.
— Не Кандючиха ли тебя пугнула?
— Собак тут поразвели. Не пройдешь по улице. А ты, случаем, не в мою сторону?
— Хоть и не к тебе, но попутно.
— А то загляни, есть у меня чистый.
— На чистый можно, — согласился Грачев, думая, с чего бы это расщедрился скупой механик.
Однако спрашивать не стал, а чтобы не терять разговора, поведал:
— Вчера на берег мою посудину вытащили, так я провозился дотемна и знаешь, кого видел? Пса Кряжева. Дика. Еще здоровше стал. Одичал, видно. С горы по-волчьи, крадучись, спускался. Потом, прижимаясь к скале, вышел к засольному и лег напротив катера. Видно, помнит своего хозяина. Говорят, собаки, особенно овчарки, всю жизнь добро не забывают и зло тоже помнят. Вот я читал книгу какую-то. Так там вот такая же, как у Кряжева, собака долго выслеживала своего врага и задавила. Задавила. Ты чей-то задумался. Али уже спирту пожалел? В хату не приглашаешь?
Механик резко оглянулся. Дик стоял сзади. Кандюка будто кольнуло шилом. Он прыгнул через ступеньку, споткнулся, пробежал на четвереньках, ткнулся головой в дверь и уже с ружьем показался в форточке.
— Ты че, меня, что ли? — Грачев даже рот от удивления разинул. Глянул вокруг — никого.
А на лицо Кандюка страшно было смотреть.
«Сумасшедший, — подумал Грачев. — Дожился. Пульнет еще, причекнутый. Что с ним такое?»
Дик возвращался на китокомбинат. Он бежал тем же путем, который они проделали с Кряжевым ранней весной. Тогда лежал ослепительно белый снег, а сейчас золотистая трава мягким ковром стелилась но долине, всеми цветами радуги переливалась на склонах. Маленькие солнечные полянки усыпались брусникой. Куропатки взлетали из-под ног, на Теплом озере перекликались лебеди. Они не собирались улетать в жаркие страны — это были старожилы Курил. Хозяева Теплого озера.
Протока, которая была подо льдом, сейчас струилась по мелкой гальке. На перекате сидел медведь. Он ловко подхватывал рыбу и вытаскивал ее на берег. Медведь не страшен. Он медленно бегает и слишком неповоротлив по сравнению с собакой. И все-таки Дик обошел его. Подальше от грузного и сильного зверя, оно спокойнее.
Пахнуло океаном. Надвигался обычный в этих местах туман.
Дик подкрался к своему бывшему дому. Запах гниющего китового мяса щекотал нос. С губ потянулась слюна. В последнее время он жил впроголодь и был тощим. Поэтому сразу направился к мясу, возле которого лежал сытый, обленившийся Чингиз.
Дик вильнул хвостом в знак приветствия и постоял в ожидании ответа. Но Чингиз спал. Светлые капельки измороси бисером рассыпались на его рыжей, поседевшей шерсти.
Дик сцапал кус и быстро отбежал в сторону. Стыдно, как жулик. Но что делать? Голод.
Насытившись, он зарыл остаток и лег.
Чингиз так и не поднялся. Возможно, он крепко спал, а может быть, стал слишком старым, чтобы устраивать скандалы.
Проснулся Дик от качки. Земля дрожала мелкой дрожью, как палуба буксирного катера.
Вскочил и Чингиз. Он не любил это природное явление. Но землетрясение прекратилось, и Чингиз, сладко зевнув, снова лег.
Дик сделал круг, другой, стараясь распутать следы. И вдруг тонкая,
