хромой Луизой не справиться.
— А кстати, хромая Луиза в этих делах ого-го, даром, что хромая. Знаешь, Чиччо, здорового такого, из охраны наместника? Который в прошлом году разогнал процессию этих рыдающих. Так вот, Чиччо рассказывал…
Павел уходил все дальше от Священного Холма, и голоса удалялись, вновь слышался ленивый смех. Он шел по чужой долине под чужими звездами, навстречу недалекому бледному зареву, похожему на отблеск лесного пожара, и сердце его радостно билось, потому что он чувствовал, знал: где-то там, за этими черными колодцами-холмами есть Земля, сказочная прекрасная Земля, воспетая, запечатленная предками. Он верил, что найдет ее.
Он шел и шептал слова, сказанные Моисею из горящего тернового куста, шел и шептал:
— И иду вывести его из земли сей в землю хорошую и пространную, где течет молоко и мед… В землю хорошую и пространную… Где течет молоко и мед… Молоко и мед…
«Кто знает, может быть, так оно и действительно случилось когда-то, может быть, Создатель Мира не раз уже сотворял другие земли и населял их людьми, а потом уводил людей в иные места с какой-то только ему одному понятной целью?» — думал Павел, все дальше уходя от костров.
Он шел параллельно широкой дороге, ведущей к зареву над долиной, и вскоре понял, что свет идет из-за высокой каменной стены, которая уходила от него налево и направо и скрывалась в полумраке. Он различил большие закрытые ворота, прошел вдоль стены в гущу растений и устроился на земле, привычно положив под голову куртку. Он решил не пытаться проникнуть в город ночью, и подремать до утра, а утром посмотреть и послушать, оставаясь незамеченным, и потом действовать, исходя из обстановки.
Над головой горели незнакомые звезды, из-за городской стены доносился приглушенный ритмичный перестук и негромкое нежное звучание какого-то музыкального инструмента, похожего на гитару. Протяжно пел женский голос. Павел представил, как мама стоит сейчас у изгороди и ждет, что он придет или подаст знак, что жив, что прячется в лесу. Знала бы мама, в какие края его занесло… Хотя какие это края — он и сам не знал.
Проснувшись, Павел несколько мгновений не мог сообразить, где он и откуда взялись здесь невиданные фиолетовые цветы с острыми широкими листьями, возвышающиеся над ним на длинных черных толстых стеблях. Цветы шумели, качаясь на ветру. Звезды исчезли, по сине-зеленому небу тянулись растрепанные облака. Павел привстал, посмотрел налево — ворота все еще были закрыты, стена, сложенная из серых валунов, уходила чуть ли не к горизонту, и все пространство перед ней казалось колышущейся фиолетовой поверхностью озера, рассеченной каменными плитами дороги; посмотрел направо — и замер. Сквозь разрывы в облаках карабкалось в небо огромное алое солнце, и длинная алая полоса качалась, тянулась, плыла по волнам бескрайней водной поверхности, заливающей горизонт. Павел бывал на Балатоне и на Байкале, и с высокой набережной Капернаума любовался Галилейским морем, но такого простора ему еще не приходилось видеть. Даже за Галилейским морем угадывалась темная линия леса, здесь же не было и намека на то, что где-то за горизонтом может скрываться суша. Фиолетовая долина сбегала вниз от городской стены к этому необъятному морю, превращалась в широкую полосу красноватого песка. Волны жадно наскакивали на песок, их шум сливался с шумом цветов, вдоль берега над самой водой медленно летели большие пестрые птицы, плавно взмахивая широкими крыльями. На песке лежали крутобокие лодки с длинными килями.
Павел стоял, зачарованный увиденным, забыв обо всем, и очнулся только от каких-то звуков за спиной. Он пригнул голову и обернулся на звуки. Высокие створки деревянных ворот поехали внутрь, раздалось шлепанье босых ног по камням — и из ворот нестройной колонной потянулись черноволосые бородачи в коричневых накидках до колен. Вид у бородачей бал заспанный, они почти не разговаривали, бредя к Священному Холму. За ними медленно катили три длинных телеги с сучьями, запряженные неповоротливыми на вид животными с густой рыжей шерстью и квадратными безухими головами. Широко расставленные глаза животных казались стеклянными и пустыми.
Павел повернулся к кострам — кое-где в небо еще поднимался дымок, но люди, подобрав автоматы и луки, уже шли сквозь цветы навстречу неторопливой колонне. Фиолетовый от цветов Священный Холм был единственной возвышенностью в долине, которая вдали сливалась с морем. Обе группы встретились на дороге, произошла передача оружия, и вскоре ночные сторожа, переговариваясь, прошли мимо Павла — он услышал знакомый ленивый смех — и скрылись в воротах.
Павел решил не спешить и понаблюдать еще. Эта настороженность, луки и автоматы что-то ведь да значили. Ворота оставались открытыми. Монотонно шумели, качались цветы, облака догоняли друг друга, цеплялись лохмотьями, сливались, как капли воды, наваливались на солнце, подушками обкладывали его — и затянули-таки, спрятали, выкрали у ветреного утра, стерев только-только начавшую розоветь дорожку на неспокойной воде.
За воротами вновь раздались голоса, и на дорогу, стуча по камням подошвами крепких высоких ботинок, вышли широкоплечие мужчины в просторных рубашках, заправленных в подпоясанные шерстяными поясами широкие штаны. Мужчины шли по двое, один за другим, неся на плечах мачты со сложенными желтоватыми парусами и длинные весла. Они свернули с дороги, пройдя мимо Павла, и начали спускаться к морю по тропе, тянущейся вдоль городской стены. Навстречу им шел высокий смуглый парень в белой испачканной рубашке. Парень слегка покачивался и, казалось, спал на ходу. Он двигался прямо на рыбаков и те расступились, и молча пропустили его. Хрипловатый голос невидимого привратника окликнул парня у ворот:
— Славен Великий Царь! Откуда идешь, господин?
Парень устало махнул в сторону моря.
— А где же счастливица? Не может подняться? — хохотнули за воротами.
Парень неопределенно помотал головой и, пошатнувшись, исчез за стеной.
Это было уже кое-что. Павел присел на корточки, снял и сложил куртку, зажал под мышкой и выдернул шнурок из ворота рубашки. Он намеревался незаметно спуститься к морю, а потом вернуться уже по тропе и тоже войти в ворота. Но с претворением этого замысла в жизнь пришлось повременить, потому что из города неспешно выступила очередная процессия. Процессия показалась Павлу настолько странной, что он чуть не выронил куртку. По дороге, в сторону Священного Холма, шли молодые женщины с длинными, распущенными по плечам, темными волосами. Единственной одеждой женщин (если это можно было считать одеждой) были фиолетовые ленты, обвивающие шеи. У Павла слегка закружилась голова при виде такого количества голых бедер, животов, плавно покачивающихся грудей, но головокружение сразу прошло, когда между этими грудями и животами он разглядел бледно-розовый плащ с островерхим капюшоном.
Розовый Страж Вавилона? Откуда он здесь взялся? Пришел через тот же колодец? Зачем?
Павел только один раз видел Розового Стража. Лет пять или шесть назад Павел сидел на берегу за вавилонским храмом, там, где Фисон впадает в Иордан, и Розовый Страж неслышно спустился по широкой деревянной лестнице, ведущей от храма, и тоже остановился у воды неподалеку. Постоял немного, взглянул на Павла из-под капюшона и так же неслышно исчез. И вот теперь Страж здесь?
Павел проводил взглядом удалявшиеся обнаженные фигуры — размеренно покачивались белые ягодицы — и засомневался. Слишком уж блеклым был розовый плащ. А что, если это местный Страж, что, если и тут каждый город имеет своего Стража? Видно, так было нужно Создателю…
Вооруженные бородачи в праздных позах сидели по двое у черных костровищ, остальные вновь прибывшие неторопливо выгружали сучья из телег. Когда процессия приблизилась, сидевшие у костров поднялись, другие, побросав сучья, остановились, повернувшись к скоплению обнаженных женских тел. Женщины легли ничком на камни, обхватив затылки сцепленными ладонями, а Розовый Страж пробрался между ними и неторопливо направился к Священному Холму, провожаемый взглядами застывших бородачей. Остановился у подножия, повернулся к городу, медленно перекрестил воздух и, вновь повернувшись к холму, начал подниматься по склону. Дошел до конца дорожки, поднял руки с прижатыми друг к другу ладонями и резко развел в стороны. Дрогнули и словно расступились фиолетовые цветы, Розовый Страж шагнул в черноту — и исчез, и опять, как ни в чем не бывало, качались под ветром цветы.
Павел спустился вдоль стены и там, где она чуть изгибалась, скрывая городские ворота, вышел на тропу. Рыбаки расстилали на песке паруса, ставили мачты; обнаженные женщины тесной группой брели к
