правда, сигнальными, неспособными разорвать нарушителя на куски, зато гарантирующими сильнейший шок, возможно ожоги, и уж точно – самое пристальное внимание близлежащих патрулей.
БЖРК был главным объектом отдельного дивизиона стратегического назначения, вся жизнь гарнизона крутилась вокруг него и была ему посвящена. Непосредственно на атомном поезде, сменяясь, работали два экипажа, по шестьдесят человек в каждом. Еще один экипаж был резервным: на случай внезапных подмен, болезней и отпусков. БЖРК почти все время находился в рейсе, и каждый рейс был ответственным боевым дежурством. Рейсы длились от двух до четырех недель, инструкция советских времен предусматривала возможность замены экипажей в промежуточных пунктах, но деньги на массовые перелеты или даже переезды уже давно не выделялись, поэтому и замены экипажей остались в прошлом. Как следствие, возрастала психическая нагрузка, но эту проблему решили очень просто и экономно, в духе времени: изменили нормативы, продлив допустимое время боевого дежурства для всех членов экипажа, включая и группу запуска.
Уход БЖРК на боевое дежурство и возвращение на базу были для всех обитателей военного городка большим событием, его провожали и встречали, как торговое судно, рыболовный сейнер или, что более правильно – военный корабль. Гарнизон готовился к встрече: подметались асфальтовые дорожки, проводилось торжественное построение, жены стирали белье и готовили вкусные обеды. Впрочем, из этого правила бывали и исключения.
БЖРК должен был прибыть в Кротово в пять утра. Несмотря на неподходящий, располагающий ко сну час почти все население городка выстроилось вдоль ограждающей полотно «колючки». Офицерам это вменялось в обязанность, а многочисленные женщины делали так по велению души и сердца. Дети тоже всегда просились встречать папочек, поэтому здесь было немало детей, причем самых разных возрастов. Долгое ожидание, наконец, было вознаграждено: вдали послышался характерный звук идущего поезда, который в ночной тишине разносился на несколько километров. Ярко блеснул луч прожектора.
Раздался натужный скрип. В заборе периметра распахнулись сервоприводами тяжелые стальные ворота, сдвинулась в сторону перекрывающая пути бетонная плита, и на территорию медленно вплыл черный локомотив, натруженно тащивший за собой семь специальных вагонов. Когда он поравнялся с встречающими, ничего не изменилось: не открылись двери и окна, никто не выглядывал, не улыбался и не выискивал взглядом своих близких. Официальные встречающие тоже не проявляли эмоций, только женщины и дети радостно махали руками, а детишки еще и кричали:
– Папа, ты где? Папочка!
Темный неулыбчивый поезд со слепыми декоративными окнами на бронированной обшивке постепенно замедлил ход и наконец остановился. Именно на том уровне, на котором положено: у белой отметки на импровизированном перроне. Благодаря этому штабной вагон замер как раз напротив группы встречающих во главе с полковником Булатовым.
Послышался шум стравливаемого воздуха и, когда внутреннее давление сравнялось с внешним, дверь штабного вагона раскрылась и наружу молодцевато, как и следует при начальстве, выпрыгнул подполковник Ефимов.
– Товарищ полковник! – четко и торжественно начал он доклад. – Боевой ракетный железнодорожный комплекс с боевого дежурства прибыл. За время дежурства произошло одно происшествие, не связанное с личным составом, о котором вам докладывалось ранее. Никаких других происшествий не было! Начальник БЖРК подполковник Ефимов!
– Вольно! Благодарю за службу!
Булатов пожал подполковнику руку.
– Строить личный состав, товарищ полковник? – уважительно спросил Ефимов. – Вообще-то рейс был долгий, люди устали…
Булатов кивнул.
– Пусть отдыхают.
Ефимов поднял руку. Тут же двери всех вагонов распахнулись, и атомный поезд стал отрыгивать не переваренных им до конца людей. Свободные от дежурства офицеры и прапорщики прыгали на перрон, жадно выискивая глазами своих близких в толпе стоящих по ту сторону колючей проволоки. Дежурным предстояло еще сдать по описи имущество сменному экипажу и для них встреча с родственниками откладывалась на несколько часов.
Встреча БЖРК отличалась от встречи в порту вернувшегося сухогруза или линкора колючей проволокой. Да еще тем, что в небольших чемоданах и тощих вещмешках сменившегося экипажа не было никаких подарков, а только грязное перепревшее белье. Выпрыгнув на твердую землю, люди с непривычки пошатывались, жадно и глубоко вдыхали живой воздух, от этого кружилась голова, и надо было тщательно контролировать каждый шаг, чтобы не упасть.
Пройдя КПП, экипаж вышел к семьям, началась родственная встреча: слезы, объятия, поцелуи… Обнимая жен, члены экипажа спешили домой – к вкусной еде, уюту и постельным утехам. Практика показывала, что в большинстве случаев, оказавшись в квартире, они не станут ни есть, ни пить, ни ласкать жен, а просто повалятся на непривычно устойчивую и необыкновенно мягкую постель и провалятся в глубокий сон на добрые сутки. Атомный поезд высасывал их силы, надсаживал нервы, по крупицам отбирал здоровье. Такова была плата за повышенные оклады и льготный стаж службы.
Военврач Булатова осторожно спустилась по ступенькам. В руках она тоже держала маленький чемоданчик, но поскольку в рейсе Наталья Игоревна стирала себе сама, то белье в нем было чистым и свежим. Полковник Булатов пожал жене руку и чуть заметно улыбнулся. При подчиненных он никогда не выказывал военврачу каких-либо внеслужебных чувств.
Практически все члены экипажа, кроме холостых, расходились парами. И только начальник смены Белов долго оглядывался по сторонам, но так и не нашел свою супругу и, выругавшись про себя, отправился домой в одиночестве.
А военврач Булатова приняла душ – ночью вода шла нормально, – и, замотавшись в полотенце, вышла к своему супругу. Но он спал. Так и не раздевшись, прямо в кресле, словно внезапно отключившийся робот. Она не стала его будить и прошла в спальню. И тоже провалилась в сон, едва коснувшись подушки.
Утром Наталью Игоревну вызвали к телефону.
– Нужно протестировать кандидата на службу, – сказал уполномоченный Минобороны Кандалин. – Завтра жду к одиннадцати у себя. Надеюсь, полковник Булатов выделит вам машину…
Машину командир части выделил, военврачу показалось, что он сделал это с облегчением. Выехав из Кротово в пять утра, она прибыла в Тиходонск без четверти одиннадцать и ровно в назначенное время зашла в кабинет к Кандалину. Олег Станиславович приветливо поздоровался и выложил из сейфа на стол личное дело:
– Ознакомьтесь, кандидат сейчас появится.
Наталья откинула обложку и обомлела! С фотокарточки на нее смотрел Саша Ветров: первая юношеская любовь – давняя, но незабываемая. Не может быть! Конечно, не может… Чудес на свете не бывает. Выпускник ракетного училища Кудасов. Кандидата тоже звали Сашей, и это совпадение показалось ей многозначительным.
На следующий день после происшествия в «Золотом круге» курсанты Смык, Глушак и Кудасов писали объяснения: начальнику училища, начальнику факультета, особисту, кому-то еще… Несколько раз приходилось их редактировать и переписывать, чтобы излагаемые факты укладывались в некую продуманную начальством схему.
На доске объявлений висел приказ об отчислении за аморальное поведение курсанта Короткова. По училищу ходили глухие слухи, что Андрея уволили за гомосексуализм. Даже участники событий думали, что судьбу товарища определил злосчастный поцелуй трансвестита.
– Но как они узнали? Прошло минут десять, а они уже оказались в «Золотом круге», – недоумевал Коля Смык.
– Может, позвонил кто… Или там были осведомители Котельникова, – размышлял вслух Боря Глушак.
– Там было только нас четверо. И никто не выходил, – уточнил Кудасов. – Откуда среди гражданских осведомители?
– Но факт-то налицо!
