делать нечего, вот они и стараются от безделья!
– А я бы хотел быть особистом, – сказал Коля Смык. – Командиру части не подчиняются, все их боятся, работенка непыльная!
– Это точно, – поддержал товарищей Боря Глушак. – Он ведь под землей не сидит. Взял ружье и пошел охотиться, сам видел.
Потом Короткова, Смыка и Кудасова пригласил к себе в каптерку рыжий прапорщик Еремеев, плеснул на донышки стаканов спирта, предназначенного для протирки оптики и электронных схем.
– Давайте, парни, чтоб у вас никогда не было ручных запусков! – поднял стакан рыжий. Прапорщику было лет двадцать семь, но молодым ребятам он казался опытным и умудренным жизнью человеком.
Курсанты никогда не пили спирт, но приподнятое настроение требовало радостей, и они опрокинули стаканы, поспешно запив водой и заев сухим печеньем.
– Что за ручной запуск? – морщась, спросил Кудасов. Среди курсантов это был шуточный термин, которым обозначали мастурбацию. Но сейчас речь шла явно не об этом.
Еремеев многозначительно прищурился.
– То и значит – ручной. Когда автоматика отказала, что делать? Запускать-то надо – боевой приказ, боевая обстановка… Деваться некуда. Вот тогда третий номер надевает ОЗК [1], выходит в шахту на втором уровне, приставляет монтажную лестницу, открывает специальный лючок в боку «карандаша» и замыкает систему зажигания напрямую…
Он опять плеснул по стаканам злую прозрачную жидкость.
– И что потом? – нетерпеливо поинтересовался Смык.
– А то… Потом остается у него на все про все три минуты, только за это время ему никогда не выбраться. Включаются двигатели, и такой огонь заклубится – похлеще, чем в мартеновской печи… Вся шахта в огне, даже наверх выбивает, видели учебные фильмы? Как извержение вулкана! Так это наверху, через двадцать метров! А что внизу делается… Люк-то между бункером и шахтой открыт: значит, пламя, выхлопы, пары топлива и окислителя – все вылетает в операторскую! Так и получается – «карандаш» пошел, а всей смене – кранты! Ну, может, наградят потом, не без этого…
Коротков потянулся за стаканом.
– А чего ж люк-то не закрывают?
– Как его закроешь? Этим ты третьему номеру покажешь, что он на смерть пошел. А он не захочет умирать, возьмет и не замкнет рубильник, сорвет запуск! Ему ж надежду дают: и люк открытый, и химзащиту… На фиг она нужна-то, на самом деле!
Александр не поверил.
– Так что, выходит, всю смену подставляют?! Не может быть!
– А чего ты удивляешься? – усмехнулся Еремеев. – «Карандаш» на цели миллион человек сожжет, может, больше! Если мерить на этих весах, то что такое еще шестеро? Давайте, будущие командиры!
Коротков с прапорщиком выпили, Смык и Кудасов больше не захотели.
– А если третий успеет выскочить, тогда все в порядке? – спросил Смык.
– Как он успеет… Пока с лестницы слезет, пока до выхода добежит… Бронелюк электроприводом почти минуту закрывается… Нет, не выскочит!
Еремеев проглотил спирт как воду, даже не запил, только загрыз печеньем.
– Значит, надо электропривод включать в момент контакта зажигания, – сказал Коротков, переведя дух. Лицо его покраснело, на глазах выступили слезы.
– Умный ты, – зло сказал Смык. – А если ты будешь третьим номером?
Тот усмехнулся.
– Спокойно, корешки, я в шахту не полезу! И в бункере дежурить не собираюсь!
– А правда, что у тебя батя генерал? – жадно вглядываясь в осоловелое лицо курсанта, спросил Еремеев.
Андрей важно кивнул.
– Генерал-майор, в Москве служит.
– Это хорошо, – прапорщик перелил спирт из стаканов Смыка и Кудасова в свой и Андрея. – Тогда тебя на «точку» не загонят. Найдут местечко где-нибудь в штабе, пересидишь пару лет, потом на учебу в Академию. А потом прямая дорога в большие начальники! Давай за это и выпьем!
– Обождать надо, в горле все горит! – хрипло отозвался Коротков.
– И правильно, спешить в таких делах не резон. Я вот уже в тайге который год маюсь… Жена волком воет, два короеда подрастают, а куда деваться? На Большой земле нас никто не ждет, здесь хоть жилье есть… Если бы младшего лейтенанта получить, тогда, конечно, другой разговор… Сколько раз рапорт подавал на офицерские курсы и все мимо пролетаю…
– Да, в этой дыре от тоски можно сдохнуть, – тяжело ворочая языком, проговорил Андрей.
– Вот то-то и оно! Ты бы пособил мне по-дружески, а? Сделай добро, тебе ведь ничего не стоит!
– Какое добро? – Коротков икнул. Похоже, его сильно развезло.
– Да такое… Будешь отцу рассказывать про практику, скажи, мол, есть такой прапорщик Еремеев, мужик хороший, старательный, уважительный… Надо, мол, его на офицерские курсы послать и вообще выдвинуть…
– А-а-а… Это мне запросто! Это, понимаешь, вообще ничего не стоит! Батя для меня все сделает. Хотя сейчас и в другой семье живет, а что я прошу, в два счета! Без вопросов!
Еремеев расплылся в улыбке.
– Я так и знал. Генерал, он и есть генерал! Давай по последней…
После обеда стажеров посадили в автобус и долго вывозили из напичканного скрытыми постами леса. А ночью они уже грузились в поезд «Красноярск – Москва». В вагоне долго разговаривали, тайком от сопровождающего – подполковника Волкова, пили купленную на станции водку. Вконец опьяневший Коротков пугал всех отцом – московским генералом, потом они со Смыком пытались петь под гитару, наконец под натиском возмущенных пассажиров угомонились и заснули. Вагон раскачивался, мерно стучали колеса, тусклый свет ночников размывал силуэты спящих молодых людей, которым предстояло своими руками держать тяжелый ядерный щит страны, о котором много говорят и пишут в газетах. А также ядерный меч возмездия, о котором почему-то никогда не упоминают.
На рассвете Кудасов неожиданно проснулся. Состав стоял в заснеженном поле, вдали в предутреннем тумане темнела кромка леса. В вагоне было холодно, он плотней закутался в одеяло. Сон прошел. Александр смотрел в окно и думал о том, как сложится дальнейшая жизнь.
Можно, конечно, посидеть несколько лет под землей, зарабатывая выслугу и льготы, только как приживется в глухом лесу Оксана? И что она будет делать, пока он неделями несет боевое дежурство? Интересно, правду говорил Еремеев, или врал про ручной запуск? С одной стороны, зачем ему врать, с другой – пешек в большой игре не считают… А все россказни про разумность «изделия» – имеют ли они под собой какую-нибудь почву? Или это плод воспаленного воображения, стрессовых нагрузок и недостатка кислорода? Хотя сейчас все самые невероятные истории казались достаточно правдоподобными…
Вдали раздался пронзительный гудок приближающегося тепловоза. Значит, они пропускали встречный. Наверное, в этих бескрайних просторах поезда не часто встречаются друг с другом.
Послышался стук колес, и по соседней колее на большой скорости прошел пассажирский состав. Он был коротким. Аккуратные новенькие вагоны с наглухо закрытыми окнами быстрой чередой промелькнули мимо. Ни одного огонька, даже тусклый свет ночников не пробивается наружу. Зато лежащий на верхней полке Кудасов многократно отразился в пролетающих черных стеклах. Что-то ворохнулось в его душе, легкая тень тревоги пробежала по нервам. Кто едет в этом поезде, куда, зачем? Почему никто не мучается бессонницей, не размышляет о жизни и не выглядывает наружу? Почему ради нескольких вагонов задерживают длинный красноярский состав, а не наоборот? Нет ответов. Быстро промелькнул поезд-призрак и растворился в рассветной мгле.
В просторной, богато обставленной квартире Вениамина Сергеевича Фалькова переливчато прозвенел один из трех телефонов. Это был его личный номер, жена и дети пользовались двумя другими. Поэтому трубку брал только хозяин, а в его отсутствие не отвечал никто. Но воскресным утром даже столь занятой человек находится, как правило, дома, в кругу семьи. В момент звонка семья завтракала: дородная Наталья Степановна в розовом простеганном халате, семнадцатилетняя дочь Галина
