Сергеевич Гераско был молодым адвокатом, игравшим роль даже не второй, а третьей или четвертой скрипки при старших коллегах. Перспективы у него были туманными: пока не уйдут мэтры, больших гонораров ему не видать как своих ушей. А успешные защитники отличаются завидным долголетием и не склонны на старости лет менять профессию.
Поэтому жирные куски пролетали мимо широко открытого рта Петра Сергеевича, а он только сглатывал голодную слюну, защищая всякую уголовную шелупень, которая зачастую вообще не оплачивала его услуг. Витька Боек относился именно к такой категории клиентов: обычный разбойник, занявшийся вымогательством и пойманный с поличным. Они познакомились в следственном изоляторе, где Боек с глупым упорством не признавал очевидных фактов, шел по делу «паровозом» [13] и уверенно двигался к многолетнему, на полную катушку, приговору.
Гераско провел с упертым «гопником»[14] разъяснительную беседу, после которой тот резко изменил поведение. Во-первых, он признал, что действительно держал пистолет, но пистолет-зажигалку, которую вынул, исключительно чтобы прикурить, а вовсе не для того, чтобы кому-то угрожать. Поскольку вещественное доказательство обнаружено не было, то показания трех свидетелей приобрели совсем другую окраску, статья о хранении оружия отпала, а разбой переквалифицировали на грабеж. Во-вторых, он признал, что действительно требовал с продавца коммерческого ларька триста гривен, но это был долг, а вовсе не плата за покровительство. Защитник нашел и свидетелей, подтвердивших, что коммерсант действительно занимал у Виктора Баданца триста гривен и срок возврата долга давно прошел. Эпизод вымогательства рассыпался, в результате Боек получил условный срок за грабеж.
После этого Витька Боек регулярно консультировался с Гераско, каждый раз оставался довольным и поэтому присвоил тому уважительное прозвище Юрист.
Когда Боек превратился в успешного бизнесмена Баданца, он вспомнил об ушлом адвокате и взял его к себе на приличный оклад.
— Вызывали? — В дверь кабинета просунулась остренькая крысиная мордочка с узкими, будто нарисованными усиками. Юрист, как всегда, казался невозмутимым, хотя Маришка наверняка рассказала о гневе хозяина.
— Ты что, Петька, совсем рамсы попутал?! — заорал Витька Боек. — Почему этот пидор на нас безнаказанно гадит? И других писак подтягивает?
Он в ярости потряс газетой.
— Кто такой этот сраный Перепечай? Неужели не ясно, что они все заодно? Это целенаправленный заговор! Или ты вообще ничего не понимаешь? Надо достать этого гаденыша Черепахина и вытрясти из него — кто заказчик? Чей заказ они исполняют? Как он оказался в Москве?
Юрист поежился. Никогда шеф так с ним не разговаривал. Да и вообще никто.
— Но…
— Никаких «но»! Мне не нужны люди, которые ничего не понимают!
— Я все понимаю, — неожиданно твердо ответил Гераско. Настолько неожиданно и настолько твердо, что Боек осекся. — Боюсь, что этот журналюга не так прост, как мы это представляем…
— Кто там что представляет? — перебил Баданец.
Он выпустил пар и немного успокоился.
— Мне плевать — прост он или сложен! Через неделю он должен сидеть в подвале «Голубого воздуха»! Я лично его допрошу!
— …он сбежал из-под ареста, от вооруженного конвоя — это раз! — невозмутимо продолжал Юрист. — Потом он сбежал от Семинога, при этом прикончил двух его бойцов…
— Прикончил?!
— Они погнались за ним и бесследно исчезли. Больше их никто не видел. Это два!
Баданец грозно выпятил нижнюю челюсть.
— И что дальше?
— Когда я послал Коляшу с Бобоном к этому старику-бандеровцу, они тоже исчезли. Это три! Кто после этого будет своими людьми рисковать? Да и ребята не больно хотят за своей смертью охотиться! Это четыре!
— К чему ты клонишь?!
— У него хорошее прикрытие. Очень хорошее!
Юрист был профессионалом. Он выиграл не один судебный процесс. И сейчас очень убедительно разложил все факты по полочкам. Его доклад выглядел очень логично и убедительно. Но не для Баданца. Тому было плевать на факты, логику и убедительность. Ему был нужен результат.
— То есть ты сложил лапки и не хочешь больше работать? — улыбнулся Баданец. — На пенсию захотел?
От этой улыбки у бывшего адвоката по спине потекли струйки холодного пота. Он хорошо знал, какая «пенсия» ждет провинившегося.
— Нет, вы меня не так поняли, — уверенность слетела с Юриста, как пушинки одуванчика от сильного выдоха. — У меня есть план…
— Тогда иди и исправляйся! — приказал Баданец.
Когда дверь за советником закрылась, загудел телефон. На связь вышел начальник УВД генерал Крайницкий.
— Слушай, Виктор Богданович, тут такое дело… У нас есть заявление жены профессора Михайлюка о пропаже мужа, заведено розыскное дело… А в «Киевских хрониках» написали, что в последнее время он тесно сдружился с вами. И жена это говорила, но мы не обращали внимания. А теперь все-таки выступление прессы…
— Да глупости это, — отозвался Баданец, хотя ощутил под ложечкой леденящий холодок. — Мы были знакомы, но насчет дружбы — слухи сильно преувеличены!
— Я понимаю, — деликатно сказал генерал. — Но в Москву вы прилетали вместе на вашем самолете, останавливались в одном отеле, вместе проводили время, летали на охоту… Да и на вашей базе он бывал частенько…
— Ну и что? — раздраженно спросил Баданец.
— Пока ничего. Просто имейте в виду.
— Пока? Почему «пока»?! — встревожился газовый барон.
— Генеральный прокурор ориентируется на Фокина. Если выборы пройдут… ну, не так, как мы думаем, то вас наверняка будут допрашивать по всем этим вопросам. И ответить на них, прямо скажем, будет трудновато…
— Я понял, Василь, спасибо!
— По-моему, хорошо получилось, — обнажив в довольной улыбке крупноватые ровные зубы, сказала Маша Филева, глядя на экран монитора, где она вдумчиво расспрашивала ветерана в увешанном наградами пиджаке.
— А что тебе кажется самым удачным? — поинтересовался Черепахин, хотя приблизительно представлял, каким будет ответ.
— Моя фамилия в титрах. Надо только размер увеличить! И еще — крупный план с этим старичком…
— Иваном Сидоровичем Нечипоренко, — уточнил Черепахин. — Очень интересный человек. И история его интересная.
— Ох, нам, молодым, это уже непонятно, — томно потянулась Маша. Ее шарообразные белые груди с большими сосками тяжело качнулись из стороны в сторону. — Давно было-то. Полвека прошло… Как военные песни — что поют, чего хотят…
В полумраке монтажной блики монитора придавали ее лицу ведьмовское выражение.
— Что делать-то будем, наставник? — двусмысленно улыбаясь, спросила она.
— Одевайся. — Черепахин выключил телевизор. — Доложишь руководству, что сюжет готов, выйдешь в эфир, пожнешь мировую славу…
Он почему-то вспомнил Виагру. Уроки телевизионного мастерства с ней тоже были неотделимы от
