пальцем. Но потом махнул рукой и забрался внутрь.
Свист электромагнитов Большого Ускорителя в какой-то момент усилился, а потом над головой Клода разразился гром. Тысяча громов. С таким звуком могли рваться в клочья тяжелые бетонные перекрытия или раскалываться земля. Клод попытался разжать сведенные судорогой на руле руки и… Вместе с машиной провалился в воду!
Ледяная вода была всюду — сверху, снизу, снаружи и внутри него, заполняя легкие и глотку. Удивляться было некогда. Он инстинктивно разжал пальцы, отпуская руль, который тянул его вниз, отчаянно заработал руками, стараясь всплыть к поверхности. Руки были непослушными, каждое движение отдавалось болью. Лишенное кислорода тело бунтовало, а перед глазами плыли зловещие красные круги.
Потом был мучительный миг, когда, казалось, жизнь стала выходить из него с кашлем и рвотой. И далеко не сразу юноша понял, что это не жизнь, это всего лишь вода извергается наружу горькими потоками. Что он все-таки выплыл на поверхность, барахтается там, беспомощно хлопая руками, словно пытаясь взлететь. И ничего не видит, ничего, кроме метущихся вдали тусклых огоньков, которые, возможно, и не огоньки, а только отсветы боли в его мозгу.
Он поплыл наугад, отмечая про себя, что тело стремительно окоченевает на ходу, и понимая, что надолго его не хватит.
Скользкие камни.
Капельный звон, разбегающийся бесконечным эхом.
Глухая темень.
Уборщик лежал на твердой каменной поверхности, содрогаясь в кашле. Он не помнил, как выбрался из воды. Он сам был водой, пропитавшей его всего, включая хлопковый форменный комбинезон и ботинки, ничего больше не было, кроме воды, которая вытеснила его из собственного тела.
Огни пропали, потом появились снова, гораздо ближе, вместе с ними появились длинные пляшущие тени. И какое-то представление об окружающем пространстве.
Он находился в огромной пещере. Пещере? Нет, пещеры быть не могло, потому что считаные минуты назад это был 28-й уровень Ускорителя, сектор «3–4», блок очистки… Сухие и теплые тоннели, температура 20 градусов по Цельсию, чистота, как в операционной…
Или Ускорителя больше нет? Взрыв? Катастрофа?
Дрожащие огни вынырнули из-за какого-то бесформенного нагромождения — уже совсем рядом! — обратившись тремя фонарями, только не электрическими, а со свечками внутри, и тремя же приземистыми силуэтами в гномьих колпаках, которые несли эти фонари в руках. Они двигались прямо на него, двигались осторожно, словно прислушиваясь к чему-то.
«Наверное, один из них — мсье Фурналь, — почему-то решил юноша. — Это спасатели! Они ищут меня. Значит, действительно произошла катастрофа…»
Раздался крик. Его увидели?
Он надеялся, что так.
Силуэты с факелами почему-то остановились и стояли как вкопанные. Огонь — это тепло. Идите же сюда, чего стоите? Пусть даже среди вас нет мсье Фурналя, пусть даже вы гномы или черти… Хоть в пекло тащите, чтобы только немного согреться! В котел с кипящим маслом, а потом обсохнуть на горящих углях…
Просто он очень замерз.
Юноша собрался с силами и поднял одеревеневшую руку.
Фигуры отшатнулись, словно он навел на них пистолет. Кто-то снова издал сдавленный вопль.
— Сюда… — тихо позвал он. А потом уронил голову на камень.
…Теперь он был привязан к двум жердям, как подбитый на охоте медведь, руки и ноги опутывала грубая веревка, во рту торчал кляп. Нижний конец жердей волочился по каменному полу, верхний удерживали и тащили за собой два типа в серо-зеленой одежде. На головах у них в самом деле были какие-то островерхие капюшоны совершенно дурацкого вида. Третий шел впереди, освещая дорогу. И, кажется, были еще и четвертый, и пятый, и еще, и еще. Потому что света было больше, а значит, и фонарей, и рук, держащих их, — тоже. Уборщика волокли через просторную пещеру, по крайней мере так казалось из-за глухого эха, звуков капающей воды и собачьего холода, царящего здесь.
Откуда-то спереди вдруг подул теплый воздух. Жерди тут же бросили, уборщик больно ударился головой о камни. И послышалась человеческая речь, впервые за все это время.
— Ну, чего тащить-то, — сказал один голос. — Какой нам с него прок?
— Чего, в самом деле, тащить-то, — отозвались другие, сразу несколько. — Какой прок?
Язык, на котором они говорили, был похож на французский примерно так же, как сам уборщик походил на своего двоюродного прадедушку, умершего в Рабате в самом начале 50-х. Тем не менее какое-то сходство имелось, юноша с пятого на десятое понимал, о чем речь. Хотя лучше бы он не понимал.
— Как это чего тащить? Тащить надо, — вдумчиво возразил второй голос. — Господин все одно прознает. Обидится, бить станет.
— Тащить не хочу, — сказал первый голос.
— Правильно, правильно. И не надо, — вторил ему невидимый хор.
— Пробить ему бошку-то киркой, здесь прямо. И бросить под камушком, сказать, что так и было. Руки- то давно чешутся.
— Чешутся, чешутся, — подтвердил хор.
Замерзший уборщик, лежащий вниз лицом на камнях, вдруг понял, что в его незавидной ситуации возможны серьезные ухудшения. Но тут опять засомневался второй голос:
— Некроманта не так просто убить, как ты думаешь. Бошку продырявишь, ага. А ему только того и надобно: обернется себе каменным змеем, будет силу из нашей земли тянуть. Ты-то, Жан Простак, рудокопом, ты в шахте работаешь, а вот сестра твоя с мужем как проживут без урожая? Кто семью ихнюю кормить станет?
— Кто? — задумался тот, кого назвали Жаном Простаком. — Да никто. Я-то уж точно не стану, своих ртов хватает.
— Верно, не станет, — согласился хор.
— А если вместе с урожаем и марганец, и медь уйдут отсюдова? Вытянет их поганый змей — что делать тогда?
— Да помирать, видно, придется, — нехотя признал Жан Простак.
— Вот-вот. Правильно. Потому тащи его наверх, к господину, дурья твоя голова.
— А господин-то чего? — опять заупрямился Простак. — Думаешь, ему ведомо, как с некромантами обращаться?
— Да уж поболей твоего знает. Вот свезет его в Женеву, а там отец Игнасий священным огнем любое некромантово колдовство побеждает. Прочтет молитву, окропит святой водой, хворосту по самые колени ему набросает. И кончится наша беда на этом, и снова наполнятся колодцы в округе. Вот так-то.
«Что это еще за священный огонь? — забеспокоился уборщик, забыв, что несколько минут назад готов был добровольно отправиться в пекло. — Какой еще хворост?!»
Кто-то засопел и закашлял над ним, зашаркали ноги. Его перевернули вверх лицом, так что уборщик разом увидел и говоривших — вон тот, с землистым лицом и носом картошкой, наверное, Простак, и выщербленный ударами кирок закопченный потолок пещеры, и уходящий ввысь колодец шахты, откуда свешивались цепи и веревки с огромными бадьями и откуда тянуло блаженным теплом.
— Ну, Маттеус, смотри, — пригрозил Жан Простак своему оппоненту, из-под капюшона которого выглядывал востренький лисий носик. — Коли не вернется в наши колодцы вода, несдобровать тебе. А я первый скажу тогда: да, это я нашел некроманта у подземного озера, это я хотел прикончить его на месте, чтоб порчу его сничтожить. Но Маттеус, скажу, не дал мне этого сделать, и теперь весь спрос только с него… А господину-то нашему начхать на все, ему воду из самого Парижа, если надо, привезут…
— Да трави наверх! Чего смотришь! — перебивая его, крикнул кому-то Маттеус.
Уборщик почувствовал, как дернулись жерди, заскрипела цепь, он опять больно ударился затылком. Потолок вдруг исчез, на его место встал грязный мокрый пол, где стояли, задрав головы, люди в странной одежде с коптящими фонарями в руках. Они угрюмо, с опаской, смотрели на него, подвешенного вниз
