дотягивает до суммы, которую тот же лос-анджелесский гитарист, наверное, срубал всего за месяц. Ну так ведь у него работа такая, что поделаешь. Он ведь не умеет играть на гитаре и трясти яйцами, он такой, какой он есть. Почему она прямо ему не сказала? Почему прятала свое презрение за этими словечками?
Хотя, с другой стороны, может, и не было никакого презрения. Мако вспоминал их поездку в Атланту, где он сделал ей предложение, вспоминал, как они гуляли вечером в парке Мемориал, и на них напали три обкуренных урода с ножами, вначале он просто дрался, но когда один схватил Лейлу за грудь и стал задирать юбку, он перестал драться и начал бой. Все закончилось в три минуты — одному он выбил глаза, второму перебил гортань, третий пытался убежать, но он догнал и сломал ему шею… Лейла гордилась им, и у них был потрясающий секс…
А однажды они выехали на пикник в лес, началась гроза, и молния расколола старую липу прямо рядом с ними… Нет, тогда он был уверен, что Лейла любит его. По большому счету, она ведь не умела врать. Может, она просто беззлобно подшучивала над ним, не имея в виду ничего такого?
«А этот гитарист, — думал Мако, — он тогда при чем? И эта безумная поездка в „Мустанге“?.. И спущенные штаны… При чем это все?»
Он отставил в сторону чашу — там почему-то плескалось немного зеленоватого зелья, хотя первый тост он осушил до дна и не помнил, чтобы кто-то наливал еще. На душе было хорошо и спокойно, напряжение и тревога спрятались глубоко-глубоко внутри. Мако широко улыбнулся белокурой, которая, приведя одежду в порядок, играла на невысоком помосте, окруженном плошками с горящим маслом. Надеть чадру она все же забыла, а значит, по местным законам она все равно что голая. Кстати, и принцесса Гия, если она нарочно показала ему свое лицо, сделала очень откровенный, чтобы не сказать — дерзкий, шаг…
Белокурая подобрала ноги под себя и низко склонила голову к инструменту, чтобы лучше слышать свою игру. Или чтобы не встречаться с ним глазами. Мако улыбался до тех пор, пока европейка не выдержала и не подняла голову. Он заулыбался еще шире и собрался даже помахать ей рукой. Или даже помахал — он не помнил. Но тут его ударили по плечу.
— Я определил, где мы находимся — в начале тринадцатого века! — деловито сообщил Макфлай, грызя яблоко и брызгая соком на капитана. Он уже надел штаны, как положено, и выглядел бодрячком.
— Год примерно тысяча двести двадцатый — двести двадцать пятый. Как в аптеке. Даже радиоуглеродный анализ не требуется.
Последняя фраза, вероятно, была шуткой, поскольку профессор рассмеялся.
— При чем тут тринадцатый век? — сказал Маккойн, растирая виски.
Вместо ответа Макфлай сгреб в охапку одного из гвардейцев, во рту у которого торчал дымящийся окурок сигары, и притянул к себе, как старого закадычного друга.
— Знакомьтесь, капитан, — это Джамиль. Он родился… Когда ты родился, Джамиль?
Охранник что-то промямлил, не доставая сигару изо рта.
— Ему двадцать зим, а он говорит, что родился в пятьсот семьдесят восьмом году хиджры в местечке Эр-Байяк, — сказал Макфлай. — Это примерно 1200 год по христианскому летоисчислению… Пока не могу точно подсчитать, дело в том, что у арабов в году на десять дней меньше, чем у нас. И тем не менее — что получается, капитан? Эр-Байяк, между прочим, упоминается в хронике завоеваний хана Хулагу, он был уничтожен в 1215 году, стерт с лица земли, понимаете?
— Нам тоже пора сворачиваться, — сказал Мако, поднимаясь. Его заметно качнуло, но он удержался на ногах.
Белокурая бестия куда-то исчезла, бросив на помосте свой диковинный инструмент. Исчезла и стройная танцовщица, хотя запах корицы и сладкого женского пота еще витал в пространстве, а в глазах у Мако по-прежнему мельтешило, словно потушили яркую лампочку с дрожащей и извивающейся нитью. На окруженном лампами помосте еще кто-то оставался, звучала тихая мелодия, но пляски, похоже, заканчивались. Ахмед тихонько плакал, прислонившись к мозаичной колонне. Бен-Барух с полностью одетым матросом Фолзом играли в шахматы на огромной доске размером с письменный стол. Халиф молча и яростно поедал виноград, его одежда тоже была в полном порядке.
— Здесь я найду ключ к Алгоритму Победы! — сообщил профессор. — Вы хотите выигрывать любой бой, капитан? А ведь это очень просто! Так же просто, как превращать железо в золото, если есть Философский Камень, или жить двести лет, если есть Эликсир Молодости! Даже не рассчитывал на столь удачную командировку — прямо до конечной станции!
— Какой еще станции?
— Аль-Баар, вот какой! — глаза Макфлая горели, как у фанатика, готового нажать кнопку спрятанного на теле заряда. — Именно здесь была самая непонятная битва в мировой истории! Трафальгар, Ватерлоо, Дюнкерн — там все ясно и понятно: тут сыграло роль изменение ветра, там — опоздание конницы… А здесь — пятьдесят тысяч воинов, сокрушительный разгром нападающих, и практически полное отсутствие трупов в почвенном слое! Ну, может несколько сотен… А куда делись остальные?
Капитан одернул форму, поправил бронежилет и еще раз убедился, что пистолет находится в кобуре, а нож — в ножнах.
— Что такое Алгоритм Победы? — спросил он. — И какой ключ вы найдете?
Но глаза Макфлая уже погасли. Он уже не был фанатиком и не мог нажать кнопку взрывателя.
— У Джамиля вся родня по отцовской линии — сельджуки… — сказал он с таким видом, будто сельджуки прилетели из созвездия Ориона.
— …вплоть до пятого колена. Династия Сельджукидов правила этими землями с середины одиннадцатого века, без малого сто лет. Хоть это вам о чем-то говорит?
— Нет, — сказал капитан и двинулся к Фолзу, который задумчиво вертел в пальцах над полем большую черную фигуру, напоминающую орка из первой серии «Властелина Колец».
Макфлай поймал его за рукав комбинезона:
— У вас есть хоть один знакомый, у которого были бы родственники-сельджуки? — спросил он.
И тут встал, роняя на ковер виноградную шелуху, и заговорил халиф Аль-Хасан. Он сказал, что оказал достойный прием высоким гостям, каковой они заслуживают согласно своему рангу, и пусть гости его простят, если он в чем-то не угодил их вкусам и привычкам. Но собрались они здесь не только для того, чтобы только пить и вселиться. Ведь Аллах прислал Железного Змея на помощь ему, Аль-Хасану в войне против варваров. Речь идет о великом сражении, которое покроет их славой или позором, и не только их, но и всех потомков, если таковые останутся в это неспокойное время. Готовы ли марбеки выступить вместе против диких орд, идущих с запада и несущих миру тьму и разрушение? Готовы ли слуги Железного Змея, ходящие по водной глади аки посуху и легко пробивающие молниями железные доспехи, исполнить предсказание до конца?
Халиф больше не походил на подгулявшего владельца арабской лавочки. Он был суров и серьезен, а глаза его, в упор разглядывающие Мако, горели огнем непреклонной решимости, не ограниченной какими бы то ни было условностями цивилизации. Стражники наклонили копья и стали так, чтобы было удобней пустить их в дело. Все встали со своих мест. Фолз бросил шахматную партию с Бен-Барухом и взял винтовку наперевес.
— Что он там про Запад наплел? — спросил капитан.
Макфлай махнул рукой: неважно. Халиф заговорил снова:
— Хоть вы не одеты в железо, но у вас есть Железный Змей, и он вам подчиняется… либо вы подчиняетесь его могучей воле и посвящены в его тайны. Вы обладаете умением, которое нам недоступно, и силой, о которой мы даже не подозреваем. Обратите же их на благое дело, в защиту оазиса мира и процветания посреди пустыни невежества и злобы, коими окружены мои владения.
Капитан Маккойн смотрел на него с непроницаемым выражением лица.
— Вы поможете нам? — спросил халиф прямо.
Переводчик Ахмед выкрикнул:
— Почтем величайшей честью, солнцеподобный!..
Маккойн велел ему заткнуться.
— Помочь — в чем? — холодно спросил он. — По-моему, вы здесь неплохо устроились и отлично выглядите. Даже стриптиз есть, не говоря уже обо всем остальном. Какая вам помощь еще нужна?
По мере перевода, лицо халифа опять стало наливаться кровью.
