– После ресторана хорошо прокатиться на извозчике, – сказал Визжалов и улыбнулся неизвестно чему. – Правда, Танечка?
– Наверное…
– Может, зайдем в бар? – предложил он, все так же странно улыбаясь.
– Я угощу тебя шоколадным мороженым. И шампанским. А сядем во-о-н за тем столиком у окна…
И тут ее бросило в жар. Именно в этом баре и именно за этим столиком сидели они с «Карлом Ивановичем» в день знакомства. И ели шоколадное мороженое с шампанским… А на извозчике поехали из ресторана к нему домой… Значит, Аристарх все знает! Но откуда?
– Я не хочу шампанского, – произнесла она. – И мороженого не хочу. И на извозчике ехать не хочу тоже…
– А чего же ты хочешь? – спросил Визжалов. Он все еще улыбался, но одними губами, отчего улыбка казалась приклеенной.
– Не знаю.
– А я знаю. Поехали! – он поднял руку, подзывая следующего лихача.
– Куда?
– Ко мне домой.
– Зачем?
– За тем самым! – с раздражением произнес Аристарх. И с силой взял ее под руку, точно так, как «Карл Иванович». Не вырвешься. Впрочем, она и не собиралась вырываться.
Извозчик провез их по набережной, потом поднялся по Богатяновскому спуску до Садовой, свернул направо. Копыта звонко цокали о булыжную мостовую. На Крепостном пролетка остановилась. Они зашли во двор, поднялись по металлической лестнице, прошли по длинному коммунальному коридору, в котором пахло сгоревшей картошкой, и наконец оказались в небольшой комнате с высоким потолком и узким, вытянутым вверх окном.
Здесь не было ни дорогой мебели, ни картин, ни статуэток. Стол, шкаф, узкая железная кровать, застеленная по-солдатски и накрытая защитного цвета одеялом.
– Есть хочешь? – спросил Визжалов, с усмешкой глядя, как она осматривается по сторонам.
– Нет.
– Ладно, потом поедим…
Он нагнулся, быстрым, хорошо отработанным движением задрал ей подол и моментально снял платье вместе с нижней рубашкой – так живодер сдирает шкуру с бараньей туши. Все произошло так неожиданно и стремительно, что она только и смогла, что ойкнуть, а Визжалов уже расстегивал бюстгальтер и стягивал трусы. В считанные секунды корреспондент «Пролетарского молота» Танечка Котик оказалась стоящей перед сотрудником ОГПУ Аристархом Визжаловым совершенно голой. И это было ужасно!
Нет, она уже не раз оказывалась перед мужчиной голышом. Но всему
На улице было светло, и Визжалов, не раздеваясь, спокойно сел на стул, придвинул девушку к себе и начал разглядывать, как изъятую у грабителей статуэтку, которую предстояло идентифицировать. Он дважды повернул ее и, осмотрев со всех сторон, принялся ощупывать: потрогал груди, провел ладонью между ягодиц, потрепал густой черный мех внизу белого живота, вонзил руку между сомкнутых ног… Это были не страстные ласки прелюдии, от которых замирало сердце и по спине бежали мурашки, а какие-то холодные технические действия, напоминающие обыск или медицинский осмотр.
Наконец, Аристарх поднялся, быстро, как по тревоге, скинул с себя сапоги, форму и, оставшись в одних кальсонах, продолжил свои странные ощупывания и поглаживания.
Вконец расстроенная, Танечка с досадой произнесла:
– Ты бы хоть поцеловал меня, что ли…
– Потом, потом…
Кальсоны упали, и Котик, словно брошенная борцовским приемом, полетела на жесткую, так и не разобранную постель. Аристарх вскарабкался сверху. Заскрипели пружины.
Она смотрела на полуразрушенную лепнину потолка, слушала прерывистое дыхание партнера и думала, что это не любовная страсть, а какая-то схватка, обязательная и изнурительная работа. К счастью, она быстро завершилась. Наступил тот самый момент, когда расслабленные любовники отдыхают, обмениваются комплиментами, целуются. Ничего подобного не происходило: они по-прежнему лежали молча. Потом Аристарх произнес:
– Отец был путевым обходчиком, умер в восемнадцатом, мать – нянечка в больнице. Так?
– Так.
– Брат Саша пропал в гражданскую. Так?
– Откуда ты знаешь?
– Я все знаю. И как ты граммофон слушала на Малой Садовой, тоже знаю…
– Я не хотела… Он насильно…
Они опять долго лежали молча. Наконец, Аристарх Сидорович произнес тоном, каким судья выносит обвинительный приговор:
– Ладно, одним больше, одним меньше – какая разница! Короче, ты мне подходишь. На днях распишемся.
– Ну, знаешь ли… – она попробовала подняться. – Я, между прочим, своего согласия еще не давала…
– Ляг, – рассмеялся он, удерживая Татьяну за руку. – До утра еще далеко. Дашь! Куда ты денешься…
Сотрудника оперативного отдела городского ОГПУ Аристарха Визжалова коллеги за глаза звали Весельчаком. Улыбка почти никогда не сходила с его лица, но была она какой-то искусственной и раздражающей, из-за нее уже через несколько минут разговора собеседник уставал и старался общаться с кем-нибудь другим. Однажды, во время первомайского праздничного застолья, когда все немного выпили и расслабились, замнач отдела Бортников спросил:
– А ты, Аристарх, можешь не улыбаться?
– Могу, – последовал ответ, и улыбка исчезла.
Но тут же исчез и Весельчак, а на его месте появилось совершенно иное существо. Более мрачного и устрашающего типа не встречали даже видавшие виды огэпэушники. Вроде все, как у людей: глаза, рот, нос… Но обычные черты, складываясь вместе, образовывали нечеловеческий лик… Как из нескольких треугольников складывается пентаграмма для вызова нечистого, так из заурядных человеческих черт получался… дьявольский облик!
Хотя в столовой ОГПУ собрались отборные материалисты, стопроцентные атеисты, крепкие, как гвозди, партийцы, образующие передовой отряд ВКП(б) и закаленный меч государства, за столом наступило явное замешательство, и если бы не отсутствие привычки, то многие бы перекрестились. Положение исправила самая красивая женщина застолья – Алиса Петровна, жена Бортникова.
– Не слушайте вы никого, товарищ Визжалов, улыбайтесь, – сказала она.
И за столом опять возник Весельчак. Замешательство прошло, все снова заговорили, загремели вилками о тарелки, зазвенели стаканами… Но Бортников не унимался:
– Теперь мне понятно, почему у тебя все подследственные «раскалываются». Не потому, что ты их бьешь и пугаешь расстрелом… Ты просто перестаешь улыбаться!
За столом раздались смешки, а с лица Визжалова на мгновенье опять сползла улыбка, и он снова принял дьявольский облик:
– Зря вы так, товарищ начальник! Попрекаете, что я врагов «раскалываю»… А ведь по всем приказам, инструкциям, циркулярам я и обязан так делать. Не для себя – для партии. При чем здесь моя улыбка?
– Да брось ты, Аристарх, это же шутка, – смутился Александр Васильевич.
– Шутить я тоже могу, – отозвался Аристарх Сидорович совершенно серьезным, не подходящим к
