скоро, совсем немного осталось. Он посмотрел на часы. Потом на обледеневшее окно. Далеко на северо- востоке, как раз там, куда была нацелена лупатая морда «УАЗа», в сером небе засветилась голубая прогалина.
– Это Литвинов. Градобойщики отстрелялись. Минут через сорок увидим солнышко, – сказал полковник, кладя трубку на рычаг переносной станции связи.
– А если не увидим, то твой Литвинов увидит небо с овчинку, – пробормотал Лохманенко в чашку с горячим чаем.
Полковник прекрасно услышал его, но виду не подал, только пожал плечами. Литвинов, возглавлявший батальон военной метеослужбы, – мужик грамотный, любую погоду сделает, разве только луну с неба не достанет… Но чтобы такая дрянь в небе висела, как сегодня, такого за последние лет пятьдесят, наверное, еще не случалось. И на тебе – как раз в такой день!.. Тут даже Литвинов мог сесть в галошу.
Полковник раздвинул жалюзи и выглянул наружу. Территория в полсотни квадратных километров – гигантская проплешина посреди низкорослого лиственного леса – была усеяна людьми и машинами. Там спешно завершали монтаж наземных целей: списанной боевой техники и деревянных макетов, грубо имитирующих натовские образцы тяжелых самоходных орудий; там группа военных электронщиков в щегольских комбинезонах суетились возле систем наведения, локаторов и двух лазерных пушек; безымянные солдатики, похожие отсюда на грязно-зеленых мурашей, сколачивали из досок и щитов крытые трибуны для высоких гостей; дымились трубы походных кухонь, в недрах которых помимо обычной перловой каши с тушенкой разваривались куски отборной дичи.
В пятнадцать ноль-ноль сюда пожалует на вертолете вся верхушка Вооруженных Сил России с министром обороны во главе – ради них и затевается это грозное лазерное шоу. Вот только само небо, кажется, решительно против этой затеи…
Полковник задрал голову вверх.
Вот оно, голубое пятно, зияющее прямо над полигоном, серпообразная прореха в плотном облачном покрове. «Надежда – наш компас земной, а удача…» Кажется, она немного расширилась за последние минуты. Или это только кажется? Полковник подумал, что выражение «небо с овчинку» было придумано каким-нибудь шаманом, разгонявшим тучи, заклинателем ветров, которому племя поставило условие: либо ты обеспечиваешь нам погоду, либо мы сажаем тебя на кол. Судя по смысловому оттенку выражения, шаман вряд ли добился успеха.
В дверь вагончика постучали.
– Разрешите доложить, товарищ полковник. В непосредственной близости от локаторной установки обнаружен лось. Из леса вышел, гад. Там до антенны метров сто каких… Как бы чего не наворотил.
Капитан, коренастый татарчонок, прокашлялся, явно смущенный своим докладом.
– Вы предлагаете мне пойти и прогнать его? – нахмурился полковник. – Или помочь вам выломать подходящую хворостину?
– Никак нет. То есть мы и хворостиной пробовали, и взрывпакет под носом у него взорвали – он только больше расходится. Гон, что ли, начался у них, или как это называется… Разрешите открыть огонь на поражение, товарищ полковник. Он же нам только…
– Не разрешаю, – перебил его полковник. – Да вы в своем уме, капитан? Здесь кругом техники понатыкано на сто миллионов долларов, какой, к лешему, огонь? И кто вам разрешил применить взрывпакеты? Вы у меня за это еще ответите, я вас еще…
– Семьдесят шесть миллионов двести пятьдесят тысяч семьсот долларов… Если уж быть совсем точным, – встрял Лохманенко. – Но все равно в случае промаха вашим потомкам, капитан, до двенадцатого колена придется работать на Министерство обороны.
Полковник оглянулся на его приземистую фигуру, облаченную в теплый комбинезон, и невольно позавидовал. Пожалуй, Игорь Борисович был единственным в этом снующем по полигону человеческом муравейнике, кто сохранял полное спокойствие. Он сидел у электрической печки, пил горячий крепкий чай и читал вчерашние «Известия». Время от времени в вагончике верещал зуммер рации, из трубки раздавались вопросы, на которые он давал лаконичные ответы. Среди массы военных в разных должностях и званиях, включая направляющегося в Тиходонск министра обороны, неприметный штатский был мозгом всего этого большого организма, именно он координировал действия различных групп и делал монтируемый комплекс единым целым. Он один был способен на это. И потому, несмотря на свою невзрачность и кажущееся безразличие к происходящему, именно он был здесь главным.
Полковник снова вперил в капитана грозный взгляд.
– Надеюсь, все понятно? Можете идти.
– Секунду, – сказал Лохманенко, отставляя чашку в сторону. – Я вот подумал: а почему бы и нет?
– То есть? – не понял полковник.
– Какой-нибудь сержант вполне может промахнуться. И капитан может промахнуться. Даже вы, полковник, можете дать маху, сорвать испытания и сесть под трибунал. Зато я не промахнусь.
– Вы что, Игорь Борисович? – Брови полковника взлетели под козырек фуражки. – Зачем – вы? Это же…
– Не царское дело, согласен. – Лохманенко поднялся, сгреб со стола пачку сигарет, положил в карман и застегнул «молнию». – Но охотились же цари, в конце концов. Вот и я поохочусь.
– Так что, дать вам автомат?
Главный конструктор усмехнулся.
– Автомата мне маловато. Мне надо другое оружие, помасштабней. Кстати, проверю заодно, что там намудрили наши спецы… Соедините-ка меня с первой группой.
Полковник озадаченно замер на месте.
– И не стойте, как колосс родосский. Шевелитесь. А вы можете быть свободны.
Последние слова были обращены к капитану.
– Только не дайте уйти лосю, отрежьте его от леса.
Полковник тем временем успел соединиться с первой группой, занимавшейся отладкой системы наведения, и протянул трубку Лохманенко.
– Я буду через минуту, – сказал Лохманенко в трубку, по-граждански просто, игнорируя позывные. – Чтобы все было готово. Запускаемся.
– А что-нибудь еще на него есть? Кроме того, что наплел вам Журбинский под сывороткой?
Заишный вполглаза смотрел на Мамонта, вполглаза – на телевизор, где шла программа региональных теленовостей. Он и так прекрасно знал обо всем, что касается Лохманенко, он держал в руках этот ломоть скользкой дряни и знал, что, сожми его посильнее, – он либо расколется в ладони, либо выскользнет и шмякнется с громким звуком и брызгами.
– Так… По мелочи кое-что, – сказал Мамонт.
– И думаешь, он увидит твои насупленные брови и сразу сознается?
– Возможно.
– А если не сознается?
– Сознается, – сказал Мамонт.
– Только что ты сказал: возможно.
– Да.
– И как это понимать?
– Я сказал: возможно. Позитивный посыл. Отрицательный посыл звучал бы как «невозможно».
Сейчас Мамонт мог позволить себе вольный тон. Потому что отступать Заишному было некуда: допрос Журбинского с применением запрещенного пентотала натрия напрочь отрезал все обратные пути. Теперь только вперед, до победного конца, и ордер на арест Лохманенко логически вытекал отсюда. Заишный это понимал и просто лишний раз напоминал об условиях игры, где в случае неудачи крайним оказывается непосредственный исполнитель, а в случае удачи поздравления принимает руководитель. Без обид, старик, сам понимаешь…
Мамонт тоже все понимал. Это не новая мудрость: «У победы много отцов, а поражение всегда сирота!»
– Я прошу тебя еще раз все продумать. Взвесить. Как это называется… Прокачать ситуацию.
