думают, что не правильно жили! Другое дело — недостаточно хитры, изворотливы были, за то и корят себя, за то ругают!
«Да и ты, братец, — обратился к себе Элефантов, — тоже думаешь, что поступал правильно. Не думаешь? А почему же делал? Жену бросил с сыном, в грязи вымазался, преступником стал! От любви большой к Марии? Слабенькое оправдание! А она, в свою очередь, оправдается тем, что тебя не любила! И точка, нет виноватых! Только так не бывает. Все равно приходится расплачиваться — рано или поздно, наглядно или скрыто…»
Время вышло. Элефантов отстраненно взял оружие, заглянул в черное отверстие ствола, положил палец на спуск. В этот миг в дверь позвонили.
Чтобы не терять времени зря, Крылов решил допросить Нежинскую. Гусар понес повестку, а он смотрел в окно, обдумывая предстоящий разговор. Конечно, говорить правду не в ее интересах, но существует целый ряд тактических приемов, с помощью которых можно заставить ее изобличить Элефантова. Но, честно говоря, Крылову не хотелось этого делать. Первый раз в жизни он не стремился любой ценой разоблачить виновного. И так же, как Зайцев, испытывал сочувствие к Элефантову. Может быть, оттого, что сам не так давно мог, пожалуй, наделать глупостей из-за Риты.
Рита… Отношение к ней после посещения семейства Рогальских изменилось. Чуть-чуть, в неуловимой степени. Исчезла пронзительность чувства, ощущение праздничности от общения… Сущая ерунда. То, чего у многих никогда и не бывает, без чего женятся и выходят замуж, счастливо живут всю жизнь и торжественно отмечают золотую свадьбу.
Гусар вернулся запыхавшимся.
— Вручил?
— Ее не было, бросил в почтовый ящик. А на улице встретил, возвращалась домой…
— Значит, найдет.
— Это точно. В почтовом ящике повестку, а в замочной скважине записку, обе приглашают на час дня. За неявку по повестке — привод, по записке — самоубийство. Интересно, что она выберет? Впрочем, женщинам свойственна гуманность, так что к тебе она не придет…
— Элефантов? — не то спросил, не то уточнил Крылов. — Черт, дотянули резину!
— Можно?
На пороге, обаятельно улыбаясь, стояла Нежинская. Как всегда, безупречно, со вкусом одетая, ухоженная и красивая.
— Вы пришли на полчаса раньше. Почему?
— О, чтоб сэкономить время. Я договорилась встретиться с подружкой полвторого — надо заехать по женским делам в одно место… Вы же меня долго не задержите?
— А к человеку, который ждет вас до часа, вы не собираетесь? — не сдержался Гусар.
Лицо Нежинской стало холодным.
— Вы не только крутитесь возле моего дома, но и читаете то, что не вам адресовано! Стыдно!
— Как вы думаете, он действительно может покончить с собой? — спросил Крылов.
— Какое мне до этого дело? Пусть делает что хочет! Он же психопат!
— Как и ваш бывший муж?
— Почему вы лезете в мою личную жизнь? Кто дал вам такое право?
Нежинская изменилась в мгновенье ока — куда девались обаяние и очаровательная мягкость! Злая фурия в красивой маске.
— Мне давно говорят, что вы выясняете совсем не то, что требуется, как досужая сплетница. Даже пытаетесь заглянуть ко мне в постель! Ну и как, интересно?
Она презрительно улыбнулась, как будто уличила Крылова в неблаговидных, позорных делишках.
— Не нервничайте, Мария Викторовна. Расследование велось по всем правилам, хотя многое в нем вам пришлось не по нраву, — спокойно сказал Крылов. — Здесь требуется точность во всем, а точность-то вы и не любите. Потому что начинаете запутываться в мелочах, так как никогда не говорите правды до конца.
— Ну, знаете ли!
— Знаю, знаю! Многое знаю. И вашу поговорку на первом допросе… Помните, насчет того, что вам не везет, дескать, третий раз попадаете к врачам? Первый раз — авария, третий — выстрел, а в связи с чем вы лечились второй раз? Мы с вами так и не выяснили этот вопрос. Тогда…
— А сейчас?!
Презрение, холодное убивающее презрение волнами заливало кабинет, и тон был ледяным и уничтожающим.
— А сейчас вы ждете смерти Элефантова и порадуетесь ей, потому что благодаря этому останетесь такой же чистенькой, аккуратной и пахучей, как всегда, и исчезнет реальная возможность по уши вымазаться в…
— И что из всего вашего монолога следует? Хотите отдать под суд мен я?!
— Жизнь вынесет вам приговор. В компетенцию милиции и суда подобные вещи не входят.
— Тогда к чему эти рассуждения? Что из них следует?
— Только то, что вы — шлюха.
— Что?!
Бледное лицо Нежинской вспыхнуло пятнами, глаза расширились. Она вскочила со стула, сделала шаг вперед, но, наткнувшись на тяжелый взгляд Крылова, замерла.
— Это вам даром не пройдет! — страшным голосом сказала она. — Вас выгонят со службы! Я буду жаловаться!
— К сожалению, жаловаться по этому поводу вы можете только на себя, — сказал Крылов в прямую спину и бросил взгляд на часы.
Без четверти час.
— Быстро машину! — приказал он в селектор дежурному и вместе с Гусаром бросился вниз, чуть не сбив на лестнице Марию Викторовну Нежинскую.
Ровно в час Крылов позвонил Элефантову. В квартире что-то упало, послышались бегущие шаги, дверь распахнулась настежь, и, увидев, как озаренное надеждой лицо хозяина скривила гримаса разочарования, Крылов перестал жалеть, что оскорбил Нежинскую.
Упредив движение хозяина, инспектор шагнул через порог. Элефантов бросился назад, но опять не успел: майор первым ворвался в комнату, поднял и разрядил штуцер. Элефантов оцепенело опустился на пол.
— Сядьте в кресло, — резко бросил Крылов, но владевшее им напряжение отступало, и он смягчил тон.
— Если хотите облегчить свою участь, я напишу в рапорте, что мы пришли по вашему вызову. Это все, что я могу для вас сделать.
— Мне все равно, — еле слышно выдавил Эле — фантов.
— Зови понятых, — приказал Крылов Гусару. — Будем оформлять протокол добровольной выдачи оружия…
Вернувшись в отдел, Крылов позвонил Зайцеву и доложил обстановку.
— Как он? — спросил следователь.
— Пишет явку с повинной. Это будет еще одним смягчающим обстоятельством.
— А что, есть и другие?
Через толстое стекло, делившее дежурную часть пополам, Крылов посмотрел на склоненную голову Элефантова, стекающие по лбу капли пота, закушенную до крови губу.
— Есть. Да ты и сам знаешь — их здесь целый вагон.
И, вспомнив любимую присказку следователя, добавил:
— И маленькая тележка.
— Сейчас приеду, — вздохнул на другом конце провода Зайцев. — Если бы ты знал, как мне не хочется вести это дело.
— Знаю.
