Вокруг них будут вертеться журналисты, стоит намекнуть на сенсацию, и те приедут в Москву и вынюхают в этом детском доме все-все... И чем кормят, и какое белье, и как обращаются с детьми... Или через адвокатов. Да та же МИ-5, неужели она не окажет услугу, за которой может последовать полное откровение советских шпионов?
– Пожалуй... Тогда придется создавать образцовый детдом где-нибудь на периферии, иностранцев там меньше, каждый на виду. Обеспечивать его оперативное прикрытие. Но это не решает всех проблем...
Генерал-полковник сел обратно в глубокое кожаное кресло, привезенное из Вены. Сергеев внимательно и преданно смотрел на шефа, ожидая продолжения прерванной мысли.
– Пацан может сболтнуть лишнее. Жизнь в Англии, родители, операция по его вывозу... Детские воспоминания очень яркие. Если в провинции забьет фонтан столь экзотической информации, то она может дойти до вражеских ушей. Сколько у нас диссидентов, церковников, прямых агентов иноразведок!
Начальник нелегальной службы напряженно молчал. Из сказанного вытекает только один вывод, но в данной ситуации он явно неприемлем. О чем тогда идет речь?
– В Институте мозга сейчас занимаются блокировкой сознания. Это наша тема, ее курирует техническое управление второго главка. Свяжитесь с ними и обговорите подробности. Мальчишку загипнотизируют, и он забудет все лишнее. Это не больно и совершенно безвредно. Что вы молчите?
Пристальный взгляд недобрых глаз внимательно наблюдал за реакцией подчиненного. Не дай Бог промелькнет брезгливость или неодобрение! Но ничего подобного генерал-лейтенант не проявил.
– Я... я... я вас понял, Виктор Сергеевич. Все уточним, все выполним.
Когда на одной чаше весов интересы большой политики, а на другой – воспоминания какого-то мальчишки, никакие сомнения недопустимы.
– Ну ладно... – Бондаревский помягчел. – Кому думаете поручить вытаскивание пацана?
– Надо подумать, взвесить...
– А чего много думать? Там есть этот демагог Веретнев. Он умеет на собраниях глотку драть. Вот пусть и работает. Чтобы понял, что к чему...
Со своими все храбрые. Пусть с МИ-5 в кошки-мышки поиграет!
– Есть, Виктор Сергеевич! Его и пошлем!
– Ты все понял?
– Да. А почему мама плачет?
– Она не плачет. Ей лук в глаза попал.
– А где лук?
– Повторяем еще раз: ты ложишься на пол за передним сиденьем, я накрываю тебя одеялом...
– Зачем? Сейчас не холодно...
– Это игра, я тебе сто раз объяснял!
– А с кем игра?
– С одним дядей. Он большой и рыжий.
– Как дядя Генри?
– Почти. Только дядя Генри старше. Я накрываю тебя одеялом, и ты лежишь тихо...
– Почему тихо?
– Потому что это игра. Я еду, а потом заезжаю во двор и останавливаюсь. И говорю: «Беги!»
– Кому говоришь, мне?
– Конечно, тебе. Ты открываешь дверцу, быстро выходишь и бежишь вперед. Туда, куда бы ехала моя машина, если бы могла проехать. Но она не сможет проехать, там узко.
– А я смогу пробежать?
– Ты сможешь. Ты выбежишь на улицу, там тебя встретит дядя и посадит к себе в машину.
– А что дальше?
– Дальше вы уедете.
– А где будешь ты?
– Во дворе.
– А мама с нами поедет?
– Нет, мама останется дома.
– Я не хочу... Мне не нравится такая игра...
– Не хнычь! Ты никогда не плакал, ты же мужчина!
– Я еще маленький мужчина...
– Ты хочешь помочь мне и маме? Что молчишь? Отвечай!
– Хочу... Но я не хочу уходить от вас к чужому дяде...
– Это не навсегда. Мы скоро встретимся.
– Очень скоро?
– Ну... Может быть, не очень...
– Мама совсем сильно плачет! И без всякого лука!
– Пойдем, нам пора...
Потрепанный серый «Остин» выезжает из подземного гаража. Почти сразу в хвост пристраивается черный «Плимут». «Наружка» не скрывается, это психологическое давление, подготовка к аресту. Впереди тоже их машина, в любой момент они могут сомкнуть клещи. Хоть бы не сейчас, еще полчаса, даже меньше. Слон уже должен быть на месте, он выехал давно и наверняка отсек «хвост». Скорость, поворот, вот этот двор... Резкий вираж, тормоз...
– Беги!
Он не поворачивается, потому что спазм перехватил горло и слезы могут хлынуть в любую секунду. Хлопает задняя дверь. Мальчик в неприметной одежде изо всех сил бежит в глубину двора. Том тоже выскакивает наружу и с решимостью раненого кабана бросается назад, к воротам.
Мальчик пробежал сводчатую арку, замешкался, оглянулся...
– Сюда, малыш, сюда! – На улице волнуется высокий рыжеватый человек, нервно крутящий головой.
– Когда придут папа с мамой?
– Скоро! Давай быстрей! – Хлопают дверцы, автомобиль резидентуры резко берет с места. Через пятнадцать минут он въезжает на территорию советского посольства. Слон не может выйти из машины, у него дрожат руки и ноги.
В подворотне три британских контрразведчика легко преодолели сопротивление Тома и надели на него наручники.
– Странно, они никогда себя так не ведут, – недоумевающе сказал старший группы.
Волосы у Алексея Ивановича уже не были рыжими и густыми. Но фигуру борца-тяжеловеса он сохранил, как и густой рокочущий баритон.
– У меня с первых месяце начались проблемы, – нервно гудел он. – Почему надо в Центр «сувениры» посылать? Сапоги для чьей-то жены, дубленку для дочери? Ведь нас-то совсем другому учили: кристальная честность, неподкупность и все такое... Раз вякнул, два, потом смотрю – косятся, вот-вот под задницу дадут. Ну, думаю, надо перестраиваться... Может, и привык бы, да тут это дело подвернулось...
Веретнев бросил на стол папку с пожелтевшими вырезками из английских и советских газет. «Шпионский процесс в Олд-Бейли», "Супруги Томпсоны – кто они? ", «Приговор шпионам – тридцать лет тюрьмы», «Международная провокация империалистических спецслужб», «Клевета на оплот мира»...
– Меня послали за длинный язык... Операция была рискованной, дипломатическое прикрытие не бронежилет... Англичане обычно крайностей не допускают, но в острых акциях все может быть – упал в люк или под колеса, и дело с концом... МИД – ноту протеста, цинковый гроб самолетом в Москву, жене единовременное пособие... Впрочем, у меня и тогда жены не было...
Они сидели на кухне однокомнатной квартиры в блочной девятиэтажке на краю Орехова-Борисова, за окном простиралась ночь, на столе стояла почти опустошенная квадратная бутылка виски «Джек Колсон» и явно не подходящая к ней российская закуска: колбаса, сыр, болгарские соленые помидоры и маринованные корнишоны. И Карданова, и Веретнева в свое время долго учили, что такое несоответствие может выдать их
