вообще был крутым парнем, поэтому оскорбления не стерпел и вызвал тренера на ринг. Тот сдуру полез, угрожая превратить дерзкого ученика в котлету и забыв вставить в рот капу. На второй минуте Васька нокаутировал бывшего чемпиона, да еще и выбил ему пять нижних зубов. Придя в себя и выплюнув обломки, Прошков похвалил победителя и в дальнейшем делал вид, что ничего не произошло, а раскаявшийся Кузин организовал сбор денег на протезирование. Новенький пластмассовый «мост», закрыв чернеющую в челюсти брешь, окончательно исчерпал инцидент.
Третьим тренером был Валерий Иванович Лапин – крепыш-средневес с чеканным греческим профилем и маленьким, многократно сломанным носом. Он делал ставку на стойкость, быстроту, умение держать и наносить удары. Лапин не дистанцировался от учеников, как Рывкин, и не держался запанибрата, как Прошков. Главным для него были показатели: сколько подготовлено перворазрядников, КМС, призеров и чемпионов. Бесперспективных он отчислял, и некоторые из отчисленных – старательные и порядочные ребята, находили приют у Рывкина.
Непохожесть тренеров не мешала им дружить и собираться несколько раз в неделю в небольшой комнатке за спортзалом. Прошков посылал кого-то из своих за бутылкой водки, колбасой и плавлеными сырками, потом боксеры получали задания и работали самостоятельно, а наставники запирались минут на сорок – час. Иногда к ним присоединялся Рогов – когда-то гордость Тиходонска, тяжеловес, олимпийский чемпион. Бывший. Огромный, страдающий одышкой человек с оплывшими чертами деформированного лица и красными прожилками на носу.
Рывкин обычно выходил из тренерской первым и продолжал занятия, спиртным от него никогда не пахло. Однажды он подошел к Володе, когда тот работал на груше, понаблюдал некоторое время.
– Ну-ка, поменяй стойку! Так... Давай правой! Опять правой! Опять! Теперь левой! Снова левой! Снова! Гм... – Тренер озадаченно покрутил головой. – Ты равноценно работаешь в любой стойке и слева бьешь почти так же, как справа!
– А что это значит? – спросил Вольф, не зная – радоваться ему или огорчаться.
– Это огромное преимущество! Из тебя может выйти очень опасный боец, чемпион. Но надо много работать...
С тех пор Семен Григорьевич стал уделять Володе персональное внимание: надев «лапы», отводил его в сторону и отрабатывал технику ударов, нырков, защит и связок.
– Главное, не терять темп, не уходить в защиту, – повторял он снова и снова. – Защита – это поражение. На удар надо отвечать ответным ударом, только более сильным и точным. Чаще меняй стойку и бей с неожиданной руки. Давай!
Он начинал левой, Вольф подныривал под удар и делал крюк в подставленную правую. Или, прижав подбородок к плечу, закрывался перчаткой и наносил длинный прямой через атакующую руку.
– Резче! Скорость, нырок! Вот так нормально...
Связки повторялись множество раз, пацаны не любили эту работу за монотонность, но Володя чувствовал, что она многое дает в спаррингах – основном виде тренировок. Он стал пропускать меньше ударов, зато его крюки, свинги и апперкоты все чаще достигали цели.
Уставал он меньше других и чувствовал себя хорошо, хотя часто в раздевалке пацаны жаловались:
– Сегодня башка гудит, набили, как мяч! С ним такое бывало редко – именно тогда раз и навсегда он понял суть бокса, а может, и не только бокса: нанести больше ударов и получить поменьше самому. Это и стало целью каждой тренировки.
Бокс захватил его и вытеснил на периферию жизни все остальное: азарт поединков, хлесткие шлепки сталкивающихся перчаток, глухие звуки пропущенных ударов стали главным, школа, двор, семья – только заполняли перерывы между тренировками.
Бац! Бац! Бум!
– Садись, Вольф, четыре! – сухо произносит математичка Ксения Николаевна, глядя поверх старомодных круглых очков.
Бац! Бум! Бац!
– Они все знают! – шепчет отец матери, думая, что Володя уже спит. – Про все, про каждый шаг, про Иогана... Я не вижу слежки, может, микрофоны установили... Уехать куда-нибудь, что ли...
Бум! Бац! Бум!
– Молодец, Володя, пятерка! – улыбается Константин Константинович. – У тебя есть способности, только светотени не удаются. Приходи ко мне домой, я с тобой индивидуально позанимаюсь...
Бум! Бум! Бац!
– Федьку Скворцова с этим его дружком, Жекой, в трудколонию отправили, за драку, – понизив голос, сообщает Саша Погодин. – А в Майском облаву устроили, много ребят забрали...
Бац! Бац! Бум!
– Поздравляю с переходом в шестой класс, Володя. Вот я тебе гантели принес и книжку про атлетическую гимнастику. Это подарок от меня.
– Спасибо, Александр Иванович! Большое спасибо!
– Брек! Время. По очкам опять выиграл Вольф. Молодец! Пора на соревнования выставляться...
После тренировки раз в неделю выпадало дежурство. Уборка небольшого зала не занимала много времени, но Володя не торопился: как раз в это время приходили взрослые, несколько человек, каждый из которых тренировался по собственной программе. Посторонние на такие тренировки не допускались, и Володя специально затягивал время уборки, пристроившись со шваброй где-нибудь в углу.
Особенно нравилось наблюдать за Пастуховым – еще молодым, но абсолютно лысым парнем. Говорили, что в детстве пьяный отец запер его в темной каморке и стал точить топор, пригрозив через час порубить на куски. Наверное, угроза была вполне реальной: волосы с головы сына исчезли после этого навсегда.
– Пастух, я приметил, ты первый никогда не здороваешься. Ты с детства такой невоспитанный или зазнался? Небось в артисты метишь? На зоне таких «артистов» в петушатник загоняют! – Его сегодняшний напарник по спаррингу Зуб открыто ненавидел Пастухова.
Он вообще не любил тех, кто выделялся из общей серой массы, независимо от того, достоинства или недостатки были тому причиной. Если на улице встречалась красивая, броская женщина, он презрительно кривился и протяжно цедил сквозь зубы: «У, с-сука!», если видел пьяного, то долго шел следом и, улучив подходящий момент, наносил нокаутирующий удар. Он не терпел независимых суждений, прямых взглядов, модной отглаженной одежды – любого отклонения от усредненных стандартов. Люто завидовал тем, кто больше зарабатывал, был образованней и умнее или достиг более высоких результатов в боксе.
В отличие от дерганого и развязного Борисова, Пастухов был флегматичен и немногословен. Спокойные глаза, правильные черты лица, уверенные манеры. Лысый блестящий череп не портил его, а после того как по экранам прошел американский вестерн «Великолепная семерка», с бритым наголо Юлом Бриннером в главной роли, он вообще попал в модную струю. Публика его любила. Когда он выходил на ринг, зал сначала шумно вздыхал общим весельем и сразу затихал, вглядываясь, – и, конечно, абсолютное большинство болело именно за «лысого». И даже в криках типа: «Подключай свою босую!» – была поддержка. Всего этого было достаточно, чтобы стать для Зуба бельмом на глазу. К тому же Пастухов однажды победил на областных соревнованиях, оставив Борисову только титул чемпиона города.
– Ну что, «артист», может, шлем наденешь? – Зуб дотронулся забинтованной уже кистью до головы Пастухова. – А то вдруг рикошетом кого-то ебнет...
Пастухов отклонился и ничего не ответил, но глаза у него недобро блеснули. Через минуту начался спарринг. Напряжение, повисшее над рингом, делало обычную тренировку похожей на ответственное соревнование, несколько разминающихся боксеров, почувствовав это, прекратили разминку и стали наблюдать за происходящим. Рывкин с Лапиным и Прошковым заперлись в тренерской комнате, и противники были предоставлены сами себе. Чуть заметно поклонившись, они бросились к центру ринга и сшиблись в самой настоящей рукопашной схватке.
Удары становились все отчетливее, они не частили, как на обычных тренировках, а хлестко влипали в тела – утробное хаканье доказывало их силу. Володя застыл в углу зала, забыв про швабру, – он был ошеломлен зрелищем драки, перенесенной в спортивный зал. Ему казалось, что эта пара сбросила с себя какое-то невидимое снаряжение, которым боксеры и так не особенно отягощены, и вместе с этим исчезли все условности спортивного боя. Перчатки мелькали, похожие на огромные, разбухшие до черноты кулаки.
