– Володя? Заходите!
Приветливая улыбка и ни малейшего удивления, будто он приходил каждый день.
– Не обращайте внимания на мой вид я убираюсь, – Софья Васильевна тыльной стороной перчатки поправила челку – Вы, наверное, хотите что-то перевести?
– Нет, я это... Я вам зарплату принес... Не вам, а Чучканову... То есть товарищу полковнику... В общем, вот...
Вольф протянул конверт. И вдруг увидел себя со стороны. Потный, всклокоченный, косноязычный, в мятой, пахнущей гарью форме и нечищеных пыльных сапогах, с которых насыпался песок на аккуратно расстеленный у порога половичок... Инородное тело, чужеродный предмет в этой чисто убранной квартире, посмещище для аккуратной хозяйки... Он влез в чужой мир, в котором рядовому Вольфу не было места, и все, что приходило ему в голову раньше, все, о чем он думал, на что надеялся, что видел во сне, – только болезненный бред... Он никогда не был в раю, и то, что произошло вчера в школе, ровно ничего не значило, да, может, ничего не было вообще...
– Ну, я пошел...
Цветная яркая лента надежд и мечтаний сейчас должна была оборваться, оставив только черно-белую реальность беспросветной армейской службы. Но...
– Куда ты? – искренне удивилась Софья Васильевна и, зажав конверт под мышкой, принялась стаскивать перчатки. – Сейчас будем обедать. Как ты вчера выбрался? Я так боялась, что ты упадешь...
Тонкая резина выворачивалась, растягивалась и с треском слетала с влажных распаренных пальцев. Цветное кино продолжалось, и Вольф понял, что если бы пленка оборвалась вежливым «до свидания» и щелчком дверного замка то он прошел бы в оружейку, взял автомат и застрелился.
– Ой, я говорю то на «вы», то на «ты»... Это ничего?
Широко распахнутые зеленые глаза смотрели по-девчоночьи наивно.
Скованность и неуверенность прошли бесследно. С тем же чувством отчаянной решимости, с какой Вольф бросался в драку, прыгал в распахнутый самолетный люк, рвался в атаку под свист пуль, поджигал короткий бикфордов шнур тротилового заряда, с тем же чувством он ударил всем телом в невидимый экран, на котором крутился красочный фильм, прорываясь в мечту и из зрителя становясь участником чудесного кино.
Ладони, запястья, предплечья Софьи Васильевны неприятно пахли резиной, но он не обращал на это внимания, неистово целуя ангельские руки, плечи, шею... Она замерла, плотно зажмурив глаза, вздрагивая всем телом и тихонько ойкая. Эта дрожь и ойканье подсказывали, что он на правильном пути, и поощряли к дальнейшим действиям. Он покрыл поцелуями милое побледневшее лицо, нащупал губы, и они раскрылись навстречу его неумелому рту.
Потом они оказались в комнате на ковре, упавший конверт раскрылся, и вокруг переплетенных тел валялись денежные купюры. Ангел беспомощно раскинул гибкие руки, закрыв глаза тыльными сторонами ладоней. Вольф расстегнул халатик сверху донизу и принялся целовать контрастно белеющие на фоне загорелого тела мягкие груди с крупными розовыми сосками. Софья Васильевна забилась и громко застонала, но теперь он понимал, что это от удовольствия, и не прекратил своего занятия. Через некоторое время неловко, стесняясь и боясь оконфузиться, он принялся стаскивать черные шелковые трусики, не веря тому, что сейчас увидит самое тайное из тайных, что есть у женщины. А есть ли это у ангелов? Мысли путались, ничего не выходило, и она помогла ему одной рукой, приподняв тяжелые бедра.
Загар прервался еще одним треугольником белого тела, обильная густая растительность на лобке смутила Вольфа, ибо по его представлениям у ангелов такого быть не должно. Но он тут же переборол себя, даже не переборол, а понял, что его представления были неправильными. Как бы желая извиниться за свои сомнения, продемонстрировать Софье Васильевне безграничное восхищение ею, он сделал то, что, по его разумению, еще не делал ни один мужчина: поцеловал густо заросшие складки кожи между полноватыми бедрами, потом лизнул нежную розовую плоть между ними... Учительница стонала и кричала, плакала, задыхалась, умирала и оживала...
В мире грез и мечтаний время летит быстро. Из квартиры номер восемь Вольф вышел только через четыре часа. Он был накормлен, выкупан и совершенно опустошен. Ушибленную ступню успокаивающе стягивала крестообразная повязка. Софья Васильевна хотела надушить его чучкановским одеколоном, но, следуя одной из заповедей разведчика, он отказался: искусственные запахи могут демаскировать и привести к гибели.
Столкнувшись нос к носу с Чуваком при выходе из подъезда, Вольф порадовался такой предусмотрительности: аромат одеколона мог бы выдать его с головой. Но предусмотрительность оказалась мнимой. Старший сержант ехидно улыбнулся:
– Ну, салабон, что ты у учительши столько времени делал?
Втянув голову в плечи, Вольф огляделся. Вокруг дома было оживленно: хотя офицеры еще не вернулись со службы, их жены гуляли с детьми, судачили о своих делах, обсуждали дела мужей. На солдат никто не обращал внимания, как на пасущихся ишаков: они выполняли те же функции – бесплатной и безропотной рабочей силы. Два солдатика ведрами выносили на улицу строительный мусор, да и сам Чувак, судя по замызганному черному комбинезону, прибыл сюда не на званый обед
– Ничего, – как можно безразличней ответил Вольф не останавливаясь. – Зарплату полковнику принес.
– Зарплату... – Чувак двинулся за ним. – Я в одиннадцатой квартире проводку меняю, видел, как ты заходил еще до обеда. А сейчас сколько время? Ты ей полдня зарплату отдавал? Ну и наглец!
Если есть рай и ангелы, то должна быть и преисподняя с чертями. Один сейчас шел рядом с ним, пачкая грязными чертячьими лапами то, к чему не имел права притрагиваться и о чем не мог даже думать. За это ему предстояло дорого заплатить. Но вокруг было слишком много глаз.
За небольшой детской площадкой стояло недостроенное общежитие для семейных сверхсрочников – три этажа из пережженного кирпича. Пустые глазницы окон, у темнеющего проема единственного подъезда лежала на боку тачка с застывшим в камень цементом.
– А почему вы, товарищ старший сержант, сегодня не прыгали? – спросил Вольф, незаметно меняя направление своего движения.
– Потому что выполняю задание подполковника Селедцова! И вообще, ты мне зубы не заговаривай... До стройки оставалось рукой подать.
– Куда это ты? – спросил Чувак, продолжая гипнотизировать его испытующим взглядом.
– Отлить.
– А... Так че ты там делал? Признаешься честно, я никому не скажу...
– Работал, товарищ старший сержант, – смиренно ответил Вольф, как и подобает отвечать рядовому на вопросы командира. – ...Раковину прочистил, бачок унитазный починил. Так время и пробежало...
– Больше ты ей ничего не прочистил? – хихикнул Чувак. – Палки три, наверно, бросил? Говорят, она это дело любит...
Они вошли в здание. Клац! Фраза оборвалась костяным лязгом – Вольф, развернувшись всем корпусом, врезал крюком слева Чуваку в челюсть. Оглушенный, тот отлетел в сторону, ударился о стену и распластался на загаженном полу. Из приоткрытых губ вытекла струйка крови. Привычным движением Вольф оттянул веко, пощупал пульс на шее... Ничего страшного, обычный нокаут. Лишь бы не захлебнулся кровью...
Подложив под голову старшего сержанта пару кирпичей, Вольф присел рядом на корточки и стал ждать. Едкий запах цемента, смолы и экскрементов разъедал ноздри, но Волк не обращал на это внимания. Он был холоден, зол и опасно сосредоточен. Как настоящий волк, терпеливо и зловеще ожидающий в засаде.
Минут через пять Чувак открыл мутные глаза, с трудом сел. Его качало из стороны в сторону.
– М-м-м... Гы... Хр-р-р...
Он выплюнул кровь и крошево зубов.
«Три, – привычно определил Вольф. – Корни придется выдирать».
– Да ты што... Да я... Мы шо «штариками» тебя...
Чувака вырвало. Наклониться в сторону он не сумел и обрыгал себе ноги.
– Ой, холова... На комантира?! Я щас к Шеменову... Под фибунал пойтешь...
