– Он жив? – перебил Вольф.
– Кто? Сокольски? Да, благополучно уехал в свою Америку.
– Казначей жив?
– Мерзавец! За копейки и кучу обещаний этот гад помог ограбить великую идею…
– Он жив?!
– Да, его даже не посадили. Уехал из Москвы и затаился где-то… Говорят, его видели в Свердловске.
– Хорошо, – кивнул Вольф. – Только пока это слова, а как любят говорить следаки, нужны «доказы»[80]. Давай имена и факты. Фамилии казначея, любовниц, продавцов антиквариата. Короче, тех, кто мог бы это все подтвердить.
– Кому подтвердить?
– Сходке. Или вору.
– О чем ты говоришь, Вольдемар? Какие сходки?
– Тьфу! Это я по привычке. Просто, чтобы прижать крысу к стенке, мне надо ее напугать. Конкретно базарить, короче. Понял?
Фогель помолчал.
– Ну, слушай…
То, что он рассказал в последующие полчаса, и составляло конечную цель операции «Старый друг». Когда Вольф лег в постель, мозг по всем правилам мнемоники напряженно сортировал и фиксировал полученную информацию. Но когда работа была окончена, он заснул глубоким и спокойным сном, каким еще ни разу не спал за решеткой.
Генерал Вострецов об успехе Вольфа не знал. Напротив, все злоключения прапорщика он воспринимал с раздражением, как неумение работать. А чего ждать от неумехи? Только одного – неминуемого и сокрушительного краха в виде провала всей операции. Но он не собирался разделять ответственность за этот крах. Потому что неумех много, а он, Вострецов, один. А провал операции пахнет тем, что с него снимут генеральские погоны и отправят на пенсию влачить жалкое существование обычного, не облеченного властью и полномочиями человека.
Поэтому он вызвал одного из результативных сотрудников идеологического отдела майора Камушкина и провел с ним доверительную беседу, в ходе которой охарактеризовал ситуацию, поставил задачу получить от изменника Фогеля компромат на его бывшую связь с Сокольски и нарисовал перспективы для умелого оперативника, сумеющего эту плевую задачу выполнить.
– Понимаешь, майор, тут нечего сложные кружева вышивать! – перегнувшись через стол и заглядывая в глаза Камушкину, инструктировал генерал. – Кто такой Сокольски? Он этому Фогелю ни брат ни сват. Даже не друг-приятель. Наоборот, он обманул его, предал, присвоил большие деньги! Какие чувства должен испытывать Фогель к этому проходимцу? Конечно, ненависть! А потому сдаст его с потрохами. Ну, поломается для вида… Пообещай ему помилование или досрочное освобождение, на это все клюют!
– Все ясно, товарищ генерал! – отчеканил приземистый, крепко сбитый майор, внешний вид которого полностью оправдывал фамилию. – Никуда он не денется!
Решительность и уверенность во многом обеспечивали те результаты, которых добивался Камушкин.
– Вот и молодец! – подвел итог Вострецов. – Сегодня же вылетай в Потьму. Я дам команду, чтобы тебя ждал вертолет. Дня за три успеешь?
– Постараюсь, товарищ генерал! – Камушкин вскочил. Молодцеватость и готовность выполнить любой приказ руководства также отличали старшего опера и способствовали продвижению по службе.
Монотонно гудели станки, завивалась гладкая стружка, но сегодня время будто остановилось. Операция «Старый друг» завершена. Вольф не верил, что через несколько дней окажется в Москве, он не верил даже в то, что Москва действительно существует. А от мысли о Софочке голова шла кругом. Первое, что он сделает, вырвавшись из тюремного ада, – увезет ее с собой! Куда он увезет генеральскую жену, Вольф не знал, потому что плохо представлял мир свободы, но частности не имели значения: главное, он ее заберет и они будут вместе. Как отнесутся к его плану сама Софья Васильевна и генерал Чучканов, он не задумывался.
«Крыша едет, – самокритично охарактеризовал он свое состояние. – Это я сто восемьдесят пять суток просидел, полгода. А как же десятку мотают? Пятнашку? Бр-р-р… Правильно Потапыч говорил – это уже не люди. Правда, дядя Иоганн не сломался и здравый ум сохранил… Но он железный человек, борец за идею, таких единицы…»
В это время он увидел, что легкий на помине дядя Иоганн идет к выходу из цеха, а за ним движется помощник дежурного с красной повязкой на потертом рукаве зеленого мундира. Странно! Обычно в администрацию вызывали по телефону или через шнырей. А чтобы начальство лично вело зэка – дело почти небывалое! Ну ничего, к обеду все станет ясно – зоновский телеграф работает безотказно…
Итак, операция завершена. Точнее, ее основная часть. Осталось отработать выход из зоны. Просто так нельзя прийти к Климову, принять душ, выпить водки, отдохнуть и поехать восвояси. Не только потому, что на поддержку его легенды были задействованы секретные сотрудники, те самые «утки» и «наседки», которые лютой ненавистью ненавидимы в любой зоне. Одного агента Вольф вычислил без труда: Волосюк сказал свое слово на разборе, Волосюк озвучил выдумку Климова о возможном выходе через канализационный люк за ограждение… Он входит в правление и потому является особо ценным сексотом. Не исключено, что и другие люди помогали в легализации Вольфа. Подставлять их нельзя.
Есть и еще одна причина, по которой невозможно резко выскочить из зоны: в оперативной практике «Старый друг» не единственная и не последняя операция. Сколько приезжало и еще приедет оперативных работников под видом прибывших по этапу обычных зэков! Поэтому нельзя давать пищу для размышлений о закономерностях оперативного внедрения, нельзя оставлять в памяти подробности собственной придуманной биографии…
Вольдемар Вольф должен уйти в побег. Удачный или неудачный – дело другое. Вряд ли Климов захочет подавать осужденным вредные примеры: скорей всего, через какое-то время из канализационного коллектора извлекут обезображенное тело, зона погудит месяц-другой, и в истории татуированного уголовника будет поставлена точка. Может, у кого-то останутся смутные подозрения, но обсасывание пустых догадок не прибавляет авторитета, поэтому обсуждать их не станут, и вскоре они забудутся.
Вольф механически менял заготовки, росла горка готовых деталей. Перед перерывом за ними подкатил с тачкой Якушев.
– Подожди, где Фогель? Кто мне норму выработки закрывать будет?
Человек-лягушка опасливо оглянулся:
– Фогеля к хозяину[81] вызвали. Вроде из самой Москвы приехали по его душу. Мастер сказал, чтобы я считал и записывал, а потом кто-то наряд закроет.
– Не понял, – возмутился Волк. – Что ты понимаешь в нарядах? Мне Фогель нужен. Я его подожду.
Якушев пожал плечами:
– Так он, может, и не придет. Да ты не бойся, я все правильно запишу.
– Ну смотри, – угрюмо согласился Волк.
В курилке все говорили о Фогеле. Мнения высказывались разные, но сходились в одном: ничего хорошего ему не светит.
– Скорей всего, что-то старое выплыло, – сказал Кацман. – Может, труп откопали, может, еще что…
– Вряд ли за Иоганном есть трупы, – усомнился Парцвания.
– Я же говорю: «…может, еще что», – сварливо повторил Кацман. – В былые времена, когда ты досиживал свой срок, тебя вызывали в спецчасть и давали расписаться еще за десять лет.
Шнитман доверительно взял Вольфа под локоть и отвел в сторону.
– Я, кажется, догадываюсь, в чем дело, – зашептал он. – Кто-то из старых подельников дал-таки показания. Держался, держался, а потом-таки дал. Это бывает.
– Суки поганые, да я за дядю Иоганна! – Вольф разорвал на груди рубаху. – Пойдем со мной, Яков Семенович, постоишь на стреме…
– Где? – испуганно спросил тот.
