гладкую кожу и коротко подстриженные волосы. Но только на миг. Резко присев, Маша освободилась.
— Я действительно опаздываю! Нашел время… — в голосе отчетливо слышалось раздражение.
Если бы мужем Маши был слесарь-сборщик АЗЛК Иванов, или грузчик ближайшей булочной Петров, или сантехник Сидоров, он бы притащил ее за волосы в спальню и использовал свое наизаконнейшее право так, как хотел, да еще буцнул бы обнаглевшую бабу пару раз за пренебрежение супружескими обязанностями. Но доктор физико-математических наук Сливин не был способен к столь естественному и радикальному разрешению конфликта. Интеллигентские комплексы препятствуют сексуальным поползновениям при явном противодействии партнера, его порыв мгновенно угас, вместо него нахлынула горькая обида. И Маша это сразу заметила.
— Ну перестань, что ты надулся, — она провела рукой по взъерошенным волосам. — Что мы, времени не найдем?
Сливин молчал. Спазм перехватил горло. Он воспринимал происшедшее как плевок в физиономию. От собственной жены.
Извиваясь, Маша влезла в узкое черное платье, едва доходящее до колен, присев на тумбочку, натянула ушитые по ноге сапоги, набросила дубленку, нахлобучила, но не забыла поправить шапку, на ходу схватила сумочку… На пороге обернулась.
— Посмотри в зеркало и перестань страдать! Ты сейчас похож на несчастного ежика из мультфильма. Не скучай!
Сливин машинально последовал совету супруги. На него смотрел унылого вида мужик с растрепанными волосами. Чем-то он действительно напоминал ежика. Недаром именно так обозначил его в своих отчетах агент ЦРУ «Восьмой».
За дверью загудел лифт. Сливин постоял неподвижно еще несколько секунд, потом лихорадочно засобирался. Прямо на спортивный костюм надел пальто, влез в ботинки на толстой подошве, схватил ключи. Застегивался он уже на лестнице, прыгая через несколько ступеней. Его вела внезапно вспыхнувшая ревность, в основе которой лежали оскорбленное самолюбие и неудовлетворенная физиологическая потребность. Если бы он получил то, что хотел, то сейчас умиротворенно сидел бы с газетой в глубоком кресле либо вернулся к мыслям о заботивших его делах. Маша проявила недальновидность.
Но она действительно опаздывала. Стройная фигурка двигалась быстро, слегка наклонившись вперед и иногда оскальзываясь. Представления о наружном наблюдении Сливин имел лишь по детективным и шпионским фильмам, но интуиция подсказала логику слежки: он перебежал на другую сторону улицы и держался метрах в семидесяти, старательно прячась за спинами прохожих. Одного он не знал: нельзя буравить взглядом ведомый объект, потому что человек, даже неподготовленный, это чувствует. Дважды Маша обернулась, но она не умела проверяться и ничего не заметила.
«Куда она направляется? — думал Сливин, приноравливаясь к мелким семенящим шагам идущей впереди грузной женщины. — Машину не попросила, а к метро в другую сторону…»
Через три минуты он получил ответ на свой вопрос. Маша свернула за угол, заливисто пропел клаксон спортивного двухдверного «БМВ-850» цвета «металлик», и она направилась к похожему на остроконечную каплю автомобилю. Широкая дверца предупредительно распахнулась, и изящная фигурка нырнула внутрь. В этот миг щелкнул затвор фотоаппарата, снабженного длиннофокусным объективом. Дверца захлопнулась. Сильно затемненные, стекла не давали возможности рассмотреть ни водителя, ни того, что происходит в салоне. Мощно рыкнул двигатель, из-под широких шипованных колес брызнули крошки льда, и автомобиль мгновенно набрал скорость.
Прячущийся за толстой теткой Сливин рассмотрел только характерный фирменный знак на капоте. Он слабо разбирался в иномарках, не мог определить модель и не знал, что восемьсот пятидесятая стоит сто сорок тысяч долларов, но почувствовал, что столкнулся с другим уровнем жизни, другими деньгами, другими возможностями. И остро ощутил свою неполноценность. Ему всегда было наплевать на раскатывающих в шикарных лимузинах нуворишей, он презирал недоучек, воров и торгашей, но так обстояло дело еще минуту назад. Щелкнувший еще раз фотоаппарат зафиксировал растерянное лицо конструктора-атомщика, переживавшего переоценку жизненных ценностей.
Он оглушенно добрел до дома, запер на все замки стальную дверь и открыл шкаф. После перестрелки у дома, страшного оскала Лечи и его крика: «Ружье есть?» — Сливин посчитал нужным завести оружие и, получив разрешение, купил восьмизарядный «моссберг» двенадцатого калибра. Взяв увесистый дробовик в руки, он медленно ввел в приемное окно толстенькие красные цилиндры, похожие на тюбики дорогой губной помады, с лязгом передернул цевье, досылая патрон в ствол. Ну и что дальше? Он любил играть с ружьем перед зеркалом, оружие придает уверенность и, если верить крутым боевикам, помогает решать сложные жизненные проблемы. Но как может оно помочь сейчас?
Кинуться в погоню и ткнуть ствол под подбородок коварному соблазнителю? Именно так поступают герои боевиков… Но в реальной жизни этот способ не годился. Неизвестно где искать негодяя, да и не угонишься за ним на старенькой «тройке», а самое главное — он не приучен действовать таким образом. Беда интеллигента в неумении применять насилие. Он и в морду-то никого не бил, а уж пугать ружьем… К тому же в крутых тачках обычно водятся и соответствующие железки: или пистолет под сиденьем, или компактный автомат… Нет, «моссберг» не являлся козырем в этой игре. Разве что дождаться неверную жену и всадить заряд ей в сердце… Но на это он опять же не способен, даже пощечины ни разу не дал, хотя поводы были: тогда, после институтской вечеринки, и летом на отдыхе, и когда пришла пьяная в час ночи. Правда, каждый раз следовало невинное объяснение типа «я же не виновата, что мужики ко мне липнут», или «ну засиделись с девчонками у Маринки раз в жизни», да и Маринка позвонила, подтвердила все слово в слово.
А почему, собственно, надо думать о плохом? Может, она случайно встретила знакомого, тот подвез ее, только и всего… Идиот! Откуда у нее знакомые на таких машинах? И ждал он ее, да и она не к метро же пошла…
Все же для очистки совести Сливин позвонил Маринке.
— Маша не у тебя?
Верная подруга замешкалась. Он никогда не проверял жену.
— Пока не подошла, — изобрела она наконец наиболее обтекаемый ответ.
— Ну ладно… — Он аккуратно опустил трубку на рычаг. В этот момент атомный гений чувствовал себя одиноким и никому не нужным. Раньше куратор из первого отдела по несколько раз в день подходил и интересовался жизнью. Причем предлагалось делиться любыми, абсолютно любыми проблемами, в том числе и сугубо личными. Впрочем, нормальный мужчина не станет ни с кем откровенничать по поводу измены жены. Даже если жена причастна к атомным секретам и ее личная жизнь не должна содержать неясностей и подозрительных моментов. Потому что рогоносец, доносящий на супругу, отвратителен вдвойне.
Сливин прошел на оклеенную веселенькими обоями кухню и, присев на краешек табуретки, налил полстакана коньяка из оставшейся после памятного визита Лечи бутылки. Ему почему-то казалось, что с того дня жизнь пошла наперекосяк. Появилась неотвязная мысль, что стрельба связана с ним… Если чеченца хотели убить какие-то его враги, то почему надо было делать это не в ресторане или казино, не на улице возле офиса или в подъезде при входе в квартиру, а именно в доме Сливина? Значит, Лечи помешал тем людям. Они вполне могли принять его за конкурента — чеченец занимается коммерцией в ядерной сфере, и маловероятно, чтобы он зашел к завлабу атомного НИИ просто поболтать. И видно, они очень не любят конкурентов! Наверняка они очень не любят и когда им отказывают…
Коньяк не имел того обворожительного вкуса, что неделю назад. С таким же успехом можно было пить водку. Повинуясь непонятному импульсу, Сливин резко встал и, подойдя к окну, осторожно выглянул из-за яркой занавески. У соседнего подъезда приткнулась неприметная серая «Волга». Екнуло сердце, и чувство опасности холодом расползлось по телу. «Волга» стояла там и когда он выбежал из дома в незастегнутом пальто и надетых на босу ногу ботинках. Но когда возвращался, ее не было. Сливин готов был поклясться, что неприметная цветом и маркой машина притормозила у газетного киоска напротив спортивного «БМВ», в который садилась Маша. Значит, за ним следили. Причем не особенно скрываясь.
Последний раз он ощутил сильный страх в девяносто первом, на Семипалатинском полигоне.
