— Это прямой вопрос, да? — сказала Пуля с какой-то преувеличенной серьезностью. — И требует прямого ответа?
— Какой вопрос? — не понял Леший.
Она покраснела.
— Ну. Насчет спать…
— Я тебя просил кофе сварить, — сказал он. — Ты сварила?
— Нет, — тихо сказала она.
Он посмотрел на часы, сунул налобник в сумку, туда же — три комплекта батареек. И стал обуваться.
— Нет так нет, — сказал он. — Некогда нам с тобой кофе распивать. Деньги на такси есть?
Она медленно выдохнула через сжатые зубы. Потом кивнула, сбросила с ног его старые льняные тапки и стала одеваться.
Пыльченко примчался в десять минут четвертого. Все остальные успели натянуть спецкостюмы, проверить комплектность снаряжения, проверить связь, проверить приборы и оружие, проверить Заржецкого — не уснул ли он за это время у себя в диспетчерской, воспользовавшись специальной противоаллергенной подушечкой. А потом проверить все это еще по одному разу.
— Давай, Палец, шевелись, — сказал Рудин, вспотевший и красный. Он поправил подсумок с глубиномером, что-то еще пробормотал под нос и отправился в лифтовую.
Все были вспотевшие и красные, даже Палец, который на самом деле очень торопился, натягивая и шнуруя высокие «говнодавы».
— Так что там за ЧП у нас такое? — спросил он. — Это ведь не обычное дежурство, как я понял?
Он посмотрел на «Кедры»[39] в руках коллег и кобуру с «АПС»,[40] висевшую на поясе у Лешего.
— Ищем людей, — сказал Леший. — Группа. Несанкционированное проникновение, участки с первого по шестой. Не трать время на разговоры, Пыльченко.
Он нарочно не спускал глаз с Пальца, мысленно подгоняя его, пока тот не закончил одеваться.
— Готов? На выход.
В гараже, окутанный сизым выхлопом, нетерпеливо фырчал «уазик», где сидели остальные бойцы группы «Тоннель». Едва Леший, заходивший последним, захлопнул за собой дверь, машина взвизгнула покрышками и рванула по пандусу к выезду, где уже откатывались в сторону автоматические ворота. За воротами была темнота.
Глава 11
Личная жизнь майора Евсеева
Человек рождается, живет и умирает — именно в такой последовательности. День начинается с рассвета, заканчивается закатом. Год в древнем Риме и на Руси начинался весной, заканчивался зимой. Многое в мире и в календаре устроено так, что начинается хорошо, а заканчивается хуже некуда. А вот неделя, обычная рабочая неделя, почему-то наоборот — начинается с хмурого смертного понедельника и заканчивается воскресеньем, которое, как известно, «эй-эй-эй, лучший из дней». Почему так? Никто не знает. И плевать. Никто ведь не против такого расклада — особенно, если сейчас вечер пятницы, все выходные впереди.
Впрочем… Евсеев посмотрел на часы на приборной панели: без четверти два. Уже не вечер. И уже не пятницы. Да и выходными в полном смысле это назвать нельзя — завтра с утра совещание по результатам поисковой операции «Бруно-Амир». Пока что результатов нет, и к завтрашнему утру они вряд ли появятся. Но поиски надо продолжать, угроза может оказаться нешуточной. Вон как Синцов взорвался, хотя он очень сдержанный парень. А на этого Амира прямо стойку сделал…
Юрий Петрович глянул в боковое стекло. «Волга» только что проехала «Пятерочку» и строящийся бизнес-центр, повернула на его улицу, весь первый ряд которой заставлен припаркованными на ночь машинами.
— Все, Степан, — сказал он водителю, — тормози. Во двор заезжать не надо, не развернешься потом.
— А чего не надо, товарищ майор? — буркнул тот. — Проблема, тоже мне. Я во дворец Амина на бэтээре и заезжал и выезжал. И даже посуду не побил. Правда, ее раньше побили, гранатами…
Евсеев добродушно усмехнулся.
— Хватит заливать! Кто туда заезжал, тех все знают!
Степан если и обиделся, то вида не подал, довез до самого подъезда.
Евсеев поблагодарил и вышел, а водитель тут же закурил и включил на полную катушку любимое «Радио Шансон» (ни первого, ни второго товарищ майор терпеть не мог), затем лихо, с реактивным гулом, сдал задним ходом через весь узкий извилистый проезд, умудрившись не задеть ни одной машины. Развернулся, мигнул шефу фарами и умчался.
Вот и дома.
Юрий Петрович по привычке поднял голову, хотя и так знал, что два угловых окна на седьмом этаже будут темными. Марина не считала, что ночное дежурство в ожидании припозднившегося мужа — рядом с плитой, где на медленном огне исходит паром кастрюлька с куриным супом, — есть святая обязанность «комитетской» жены. И правильно считала, наверное. Хотя иногда хотелось просто знать, что его ждут, не спят, волнуются…
— Дорогой, если я заснула без пижамы, значит, жду! — смеялась она. — Просто приустала немного!..
Они переговорили по телефону где-то час с лишним назад, обсудили последнюю Маринину новость (приглашение в группу подтанцовки к известному эстрадному исполнителю), связанный с этим ее завтрашний поход по магазинам (нужно что-то сногсшибательное для собеседования и экзаменационного прогона), а также некоторые финансовые вопросы, опять-таки из этой новости вытекающие…
Вопрос на засыпку: что хуже — группа подтанцовки или танцы в стриптиз-баре «Синий бархат»?..
Вот то-то и оно. И никто не знает.
В лифтовой кабине появилась новая надпись, касающаяся сексуальной ориентации некоего «Сиреги». Да, вряд ли грамотность подрастающего поколения растет, как пытаются убедить народ бонзы от образования…
В общем тамбуре под велосипедом сидела рыжая соседская кошка Пуша и смотрела на Юрия Петровича огромными настороженными глазами.
— Опять выгнали за антиобщественное поведение? — поинтересовался Евсеев.
Пуша жалобно мяукнула.
Он открыл свою дверь и вошел. Пахло чем-то подгорелым. В кладовой шумела стиральная машинка. В ванной, где на плитке еще не высохли капли воды, гудел вентилятор. Юрий Петрович вымыл руки, заглянул в спальню. Марина спала, по-ребячьи сбив одеяло на сторону и свободно раскинувшись на кровати. Сильные стройные ноги, тонкие руки, а лицо даже во сне такое, будто она готова вот-вот рассмеяться. Она была без пижамы, и супруг задержался, внимательно рассматривая ее тело.
«В этом году ей стукнет тридцать», — подумал он ни с того ни с сего.
Группа подтанцовки в черных колготах. С какими-нибудь перьями, наверное, на голове. А в центре, с микрофоном в цыплячьей ладошке — этот, как его, кумир молодежи, постоянно хватающий себя за причинное место. Марина говорит, что в узких кругах у него кличка — Пупырь. Идиотская кличка, и сам он, скорее всего, идиот. Но все-таки пусть даже перья и колготы, и этот Пупырь со своим причинным местом… Это один из ее последних шансов. Так она говорит. После тридцати у танцовщиков кончается «первый ресурс» — период активных выступлений, известности и всего такого. А потом, если вы не звезда, если не состоите в труппе с мировым именем — добро пожаловать в «ресурс № 2», в хореографический кружок какого-нибудь дома культуры или в любительский театрик, где можно продержаться еще лет пять-семь…
