человек. Он не в гости приехал.
— А чего ж он такой? — сказала Акулина Кондратьевна, поводив в воздухе руками.
— Какой такой?! — с обидой сказал председатель. — Он хороший!.. Мастер на все руки: монтажник, электрик, сварщик. Утюг вам починит, телевизор. А кроме того, он студент-заочник. Серьезный человек!
Андрей обошел вокруг Матюхина, приглядываясь, и неожиданно переиграл:
— Это другое дело. Бери его, мать! Он нам водяное отопление в новом доме смонтирует, свет проведет…
— Вот-вот, расходы оправдает парень, — обрадованно подхватил председатель.
— Женатый? — спросила старуха, все еще недоверчиво озирая Матюхина.
— Еще холостой, — ответил Григорий с улыбкой. Его, кажется, забавляла эта сцена.
— Вот и будет вам зять! — сказал Литовченко.
— Зять-то зять, да где невесту взять? — едко усмехнулся Андрей. — Черта с два наша Аннушка вернется в село. Не такая она дура!
— Аннушка вернется, — проговорил Литовченко с многозначительной медлительностью. — Аннушка меня не подведет, как некоторые.
Андрей взглянул на него исподлобья, но сдержался. Хлопнул Матюхина по плечу, засуетился около него:
— Раздевайся, браток, обсыхай, устраивайся. А ты, мать, рюмашку бальзамчика налей ему к борщу.
— Вот и хорошо, вот и ладно! — Литовченко подмигнул Матюхину.
Григорий сидел у печи на скамеечке, шевелил пальцами босых ног. Акулина Кондратьевна, вытащив из запечка пару длинных шерстяных носков, подала ему:
— На вот, надевай и носи на здоровье.
— Да у меня есть носки… там… в рюкзаке, — смущенно сказал Матюхин.
— Ты со мной не спорь, шеф с завода. Знаю я ваши городские носки. От них как раз и простуживаются… А может, налить тебе, а? Для сугреву, а, студент?
— Нет-нет, Акулина Кондратьевна! Мне нужна ясная голова. От спиртного затупится моя книгорубка. — Григорий постучал себя по лбу.
Акулина Кондратьевна улыбнулась:
— Крепкий ты, значит.
Хлопнула дверь — вернулся Родион.
— Глянь, Родь, попа на постой приняла, — сказала ему бабушка, как только он показался на пороге.
Родион от неожиданности выронил фуражку из рук, вытаращился на «попа», затем на бабку Акулину. Недавно с ней из-за иконы поссорился, которую она на чердаке нашла, в угол повесила, а теперь вот — попа на постой взяла!.. Совсем бабаня в религию ударилась!
— Это, Григорий, мой внук Родька. Видишь, какой он у нас комиссар, тебя испугался. Подумал, бабка уже совсем того… Икону, материно благословение, достала с чердака, повесила, так он — тюх-тюх, разогрелся наш утюг… Весь в деда Матвея, царство ему небесное! — Акулина Кондратьевна перекрестилась. — Хороший он хлопец, да только без деда раскрутился. Поздоровайся, Родька, чего стоишь, глаза вылупил?… Это шеф с завода. На комплексе работать будет.
Григорий поднялся, поздоровался с ним за руку. Как со взрослым! Рука квартиранта была мозолистая, крепкая и теплая.
— А что, и вправду похож я на попа? — со смехом спросил Григорий.
— Да нет, — Родион сконфуженно отвел глаза.
— Давай, Родя, вселим Григория в Аннушкину комнату, — оказала Акулина Кондратьевна. — А потом вместе пообедаете.
…Аннушкина комната Григорию понравилась. Просторная, с двумя стойками, подпирающими сволока. Одно окно выходило на выгон, другое — на веранду, во двор. В одном углу стоял большой трельяж, в другом, у окна, — старой работы стол с ящиками и высокая этажерка с книгами, в третьем углу — платяной шкаф и телевизор. А напротив печки стоял самодельный деревянный диван с балясинами, как и в большой комнате. Над ним висел портрет Аннушки.
Акулина Кондратьевна достала из шкафа полотенце, положила на диван и сказала:
— Выкладывай, Григорий, вещи. А ты, Родион, принеси дров и затопи печку.
Она вышла. Григорий снял свитер. Под ним оказалась матросская тельняшка. У Родиона тотчас поправилось настроение, весело подумалось: «Ого, да он морячок! Вот тебе и поп!» Он чуть было не рассмеялся. За дровами проворно сбегал. Полную корзину притащил. Выбрал самые крученые: они жарче и дольше горят.
Григорий, показав на портрет Аннушки, спросил:
— Кто она тебе?
— Тетка.
— Красивая у тебя тетка.
— Да? — Родион пожал плечами.
Он никогда не задумывался, красивая Аннушка или некрасивая. Подошел ближе к портрету, пригляделся — ничего особенного, но сказал:
— Да, тетка у меня что надо. Учится на ветврача. На комплексе работать будет.
— Я тоже учусь, Родион, на энергетика. Заочно, правда.
Вошла Акулина Кондратьевна, принесла разноцветные ряднушки, пахнущие чебрецом, стала застилать полы. От ряднушек в комнате стало весело, как на цветущем лугу. И почувствовал себя Григорий в чужой хате легко, беззаботно и просто. Такие чувства, бывало, испытывал он, навещая старенький куренек в родной станице.
— Матвей Степанович, видно, был хорошим мастером, — сказал Григорий хозяйке. — Это ведь его работа? — Он кивнул на диван.
— Его, — ответила Акулина Кондратьевна. — Смолоду любил столярничать, а занимался другим, жизнь так распорядилась. Для старой хаты сделал мебель, а для нового дома не успел… Стоит недоделанная.
— Андрей бы доделал.
— Тямы нету у Андрея. Не те руки, — с грустью ответила она. — Не перенял отцов дар.
— Может быть, мне удастся? Посмотреть надо мебель…
— А чего ее смотреть? — оказал Родион.
Григорий понял: тронул нечаянно больное место у парнишки.
Извиняясь, произнес:
— Дело в том, что я знаю это ремесло. Я ведь столяром работал до службы и думаю… мы с тобой, Родион, сможем закончить дедову работу.
— Своди его, Родион, покажи мебель, а я пока борщ согрею, да на стол соберу, — сказала Акулина Кондратьевна.
— Ну ладно, пошли! — оказал Родион, что-то решив про себя.
Он подметил, как Григорий оглядывал поставец, стол и табуреты на точеных ножках — с уважением к работе деда Матвея, с пониманием его мастерства.
— Добротные вещи, ничего не скажешь, — произнес квартирант. — Нам тут мало дела осталось, Родя.
Так же внимательно отнесся Григорий и к инструменту.
Он понимал в нем толк: все эти рубанки, долота, стамески и пилы привычно, как намагниченные, прилипали к его рукам.
Родион за спиной Матюхина в это время хотел спрятать испорченную им балясину.
— Чего ты там прячешь? Давай-ка ее сюда. — Григорий протянул руку.
— Она негожая. — Родион смущенно подал ему и балясину, и сколок с нее. — Я испортил… Хотел распилить, а пила пошла в сторону. Хотел поправить, а она — хрясь!
