Наследство

Сумасшедший сгорбился, поник и, только сейчас заметив, что испачкал пальто, подобрал полы и стал очищать их одна об другую.

— Я несчастный, одинокий человек, — с усилием прохрипел он после долгого молчания. — Обижен от людей… На железной дороге…

— Вы железнодорожник?

Сумасшедший, пошамкав, не ответил, потом неожиданно вскочил, побежал за будку и долго мочился, приплясывая там, отхаркиваясь и сморкаясь. Леторослева передернуло от отвращения.

— Но у меня есть знакомые во всех семьях нашего общества, — прошептал сумасшедший, появляясь из-за будки, довольный, пошатываясь и поблескивая красноватыми глазами. — Я и языки знаю. Их воль мейне шмерцен ергоссен… Но об этом ни слова… Молчок. Молчок. Унд заген мит ей-нигем ворт. Вам нужно знать языки.

Леторослев гневно уставился на него:

— Для чего мне знать языки? Чтоб защитить диссертацию?! Сумасшедший снова уселся на доску рядом с ним, взял под руку и доверительно в самое ухо прошептал:

— Вы без меня не сможете этого сделать.

— Защитить диссертацию?! — закричал Леторослев возмущенно.

— Да. Потому что против вас и вашей матери и вашей сестры сговорились некоторые люди. И только я знаю, как подействовать на них, потому что они у меня вот где. — Он раскрыл испещренную странными линиями желтую ладонь и постучал в нее указательным пальцем другой руки. — Вот где. Один оперативный час, и их нету! Но они меня боятся и держат здесь обманом. Я скоро выйду, уже написал о них несколько заключений. Мы должны действовать вместе, иначе мы никогда не покончим с бесправием. Но не говорите никому. Ни-ни-ни. Это очень опасно. Вы в опасности, а в опасности спасение. Корень в этом слове будет пас и происходит из значения пасть у зверя. Р-р-р- р!!! — Он вдруг оскалился и зарычал так, что Леторослев вздрогнул.

— Понял, — перебил его Леторослев, наконец сорвавшись с места и несколько раз прыгнув на земле, затем остановил себя и слегка наклонился, щелкнув каблуками. — Я-я вам ч-чрезвычайно благодарен.

— Ты куда?! — Его собеседник не ждал этого.

— Я должен идти. Я еще не навестил маму.

— А-а, хорошо, — успокоился сумасшедший. — Я скоро выйду, и мы им покажем, — пообещал он, подымаясь. — Я знаю все.

— Я вам очень благодарен, — повторил Леторослев. — Я должен сейчас идти.

— Иди, иди, — напутствовал сумасшедший.

* * *

Увидя сына, взъерошенного, бледного, задыхающегося от возбуждения, Наталья Михайловна была подавлена и чувствовала, что стыдится перед Лизой, детской писательницей.

— Ну, как твоя модель? — постаралась спросить она как могла весело.

Схватив с Лизиной тумбочки обрывок бумаги, в которую завернуты были цветы, принесенные ей поклонником, он лихорадочно начал чертить какую-то схему.

— Вот смотри, это информационная машина, это канал связи… Понятно, да? — (Присутствие Лизы смущало его.) — А вот ось времени. Скажи, а кто это у вас ходит тут такой старик?

— Какой старик? — изумилась Наталья Михайловна.

— С треугольной головой?! — захохотала Лиза и захлопала в ладоши.

Леторослев тревожно посмотрел на нее.

— Да. А что, вы его знаете?

— Ну разумеется, мы часто его видим, — спокойно сказала Наталья Михайловна, жестом останавливая Лизу. — А тебе он чем понравился?

— Понятно, понятно, — не ответил сын. — Он с тобой разговаривал?

— Нет.

— И не проявлял к тебе никакого интереса?

— Нет. — Наталья Михайловна знала, что не стоит говорить ему о давешних Цыганкиных намеках.

— Значит, это была разведка боем, — прошептал сын.

— Что ты городишь? Опять эта военная истерия. Ты что, с ним разговаривал? О чем?

— О происхождении и действительности слова. Прежде всего, что познание слова будет вестись не по правилам грамматики, а на основании или при посредстве философских категорий, — выпалил он одним духом, и Наталья Михайловна против воли даже улыбнулась тому, что у него такая память и он с одного раза мог запомнить весь этот бред. — Корнем в слове в обычном случае понимается как основное в слове, как ядром в слове, от которых путем изменения окончаний, приставок и так далее… — Он засмеялся, но принужденно. — Возьмем, к примеру, слово белка, то оно образовано из двух корней… Бел-ка, бел-ка, — несколько раз повторил он задумчиво. — А возьмем, к примеру, слово сексот, сек-сот. — Он поднял голову и посмотрел матери в глаза. — То оно образовано из двух слов — сек ретный и сот рудник. Верно, да? Сек-сот. Секретный сотрудник. Он секрет-ный сотрудник, сексот, да?

— Что за ерунда! — с досадой воскликнула Наталья Михайловна, морщась от внезапной неприязни к сыну.

— Это ерунда, конечно, — поспешно кивнул Леторослев. — Конечно, конечно. Но только он слишком много знает. Откуда он, например, знает меня по имени-отчеству? Он как-нибудь связан с Генкой, да?

— С каким Генкой?!

— С Геннадием Ивановичем. Он же ведь Генка, мальчишка, да?

— Я ничего не понимаю, — вздохнула Наталья Михайловна. — Знаешь, я очень устала. Иди домой. Как там Танечка? Ты давно был у нее?

— Я был недавно.

— Пустили?

— Пустили. Мы ходили с ней в зоопарк. Я ей решал задачки и сочинил стихотворение про тигра… и про белочку… как она миленька… Только ты напрасно к этому так относишься. Ведь я недаром столько лет работал в Лаборатории. Я их столько насмотрелся там. Они у нас ходили тогда зимой в таких ботиках «прощай молодость», помнишь, носили такие?

— Даже если он и сексот, как ты говоришь, то сейчас он прежде всего больной.

— Но он может завтра выйти. Он, по-видимому, написал доносы на всех здешних врачей, они испугаются, и его выпустят. Генка ему поможет. Он заинтересован в том, чтобы прорваться наверх, и готов на все. Ты же видела его и сама знаешь, что это так. А этот — бывший разведчик, он был в Германии. Подрывал железные дороги. Он мне сам сказал.

— Таких все равно не выпускают, — сказала Наталья Михайловна безнадежно. — Ну а если даже и выпустят, то что?

Или ты полагаешь, что он притворяется? Так все равно, что из того?

Он посмотрел на нее с некоторым упреком, как будто это не он, а она ломала теперь комедию, но Наталья Михайловна не стала выяснять, что он имеет в виду, и, прикрыв глаза, легла на койку, повторив:

— Иди домой, иди. Ты ведь будешь теперь приходить сюда часто, у тебя же работа со Споковским…

— Да-да, да, — тоненько откликнулся он уже в дверях. — Т-только в эту н-неделю я, к-к сожалению, н-не смогу н-на-чать.

Наталья Михайловна заключила из этого, что он испуган и больше, наверное, не придет сюда ни разу.

XVII