было такое лицо…
Ну как же – все женщины у твоих ног, куда я денусь… Мне так хотелось сделать тебе больно… А ты вел себя, как будто бы совсем ничего не произошло… И еще эта песня…
Потом ты упал и было столько крови… Прибежал твой верзила, растолкал всех и унес тебя как ребенка… Мне сказали, что надежды нет… Я уже простила тебя, понимаешь, простила.
Мне только хотелось, чтобы ты не умер… Наверное, ты даже раньше меня узнал, что у меня есть любовник, чем я сама… Эта гадина в ногах ползала, извинялась, что она не сама, что ее заставили… Потом я поехала в твой дом, а тебя уже не было, и никто не знал, куда ты уехал… Когда мне сказали, где ты, мы поехали с леди Леорой, но ее укачивало, и она осталась в Гроугенте… Ночью так страшно в степи – какие- то зеленые огоньки, наверное, волки… Я так боялась, что ты уже уехал… Я думала, что больше никогда не увижу тебя… А ты… А ты…
Она водила рукой по двери, нащупывая ручку, и совсем уже нашла, когда я обнял ее и крепко прижал к себе.
Верю ли я ей? А еще глупее вопрос можно придумать?
Не знаю, может ли сердце разорваться от счастья, но от нежности может точно.
Яна, все еще всхлипывая, доверчиво прижималась к моей груди. Какая ты, к черту, императрица, ты моя девочка, маленькая нежная девочка, и я жизнь положу, чтобы у нас никогда такого больше не повторилось.
Мы долго сидели в кресле, совсем как в те времена, когда все было хорошо, и как приятно было держать ее на коленях, еще изредка всхлипывающую, и целовать, целовать…
– Где твои гвардейцы?
– Там. – Яна неопределенно махнула рукой и спросила: – Что это была за песня, когда я вошла?
– Это песня о том, что мы должны были встретиться. Видишь, она не обманула. Ты, наверное, хочешь кушать?
Она так забавно кивнула, что я расплылся в глупой улыбке.
– Пойдем, милая моя девочка. Правда, у нас нет почти ничего, мы совсем не ждали гостей. Но я обязательно что-нибудь придумаю.
Мы спустились в комнату, заменяющую обеденный зал, и я застыл от изумления.
Стол, сервированный на две персоны, был заставлен всякой всячиной до такой степени, так что мне оставалось только принять невозмутимый вид.
Наверное, у меня это не слишком хорошо получилось, поскольку Яна с улыбкой взглянула на меня:
– Совсем-совсем ничего нет?
Я только развел руками: разве ж это много?
За ужином я окончательно потерял лицо, бегая вокруг Янианны и суетливо предлагая скушать еще кусочек вот этого замечательного (черт знает чего и непонятно откуда взявшегося), в общем, кусочек. Негодяи вокруг, почему я всего этого раньше не видел? Впроголодь держали, гады.
Наконец Янианна решительно заявила, что уже объелась, а некоторые личности не любят полных женщин и еще к тому же верят кому попало.
Вот теперь кофе – не все же такие, как Проухв.
Я подошел к дверям, чтобы позвать его, и чуть не выбил из Прошкиных рук поднос с кофе.
Налив кофе в чашку, добавил две ложечки желтоватого тростникового сахару и сливок.
– Попробуй, солнышко. Это называется кофе. Очень бодрящий напиток. Что-то у тебя щечки совсем бледные.
– Опять, наверное, приворотное зелье? – с улыбкой спросила она.
Господи, какая у нее милая улыбка! Я словно заново ее открываю.
Яна выпила чашечку и попросила еще.
– Вкусно? Тебе понравилось?
– Он на тебя похож, – неожиданно заявила Яна.
– На меня? – Вот уж чего не ожидал.
– Ну да. И горький, и сладкий, и необычный – прямо как ты. И сердце от него начинает биться чаще.
Подумав мгновение, добавила:
– Наверное, он все же лучше. – И весело засмеялась, увидев выражение моего лица. – Пойдем, Артуа, посмотрим на море. Я видела, оно совсем близко, – вновь удивила меня Янианна.
Буквально в три прыжка преодолев лестницу, я схватил сверток с большим полотенцем, лежащий сверху приготовленных в дорогу вещей. Спуститься мне хватило и двух скачков, где тут ступеньки считать, совершенно времени нет.
Сначала мы чинно, держась за руки, гуляли по самому краю прибоя и разговаривали о многих важных вещах. Например, я рассказывал ей, что она самая, самая красивая девушка на свете, что у нее самые замечательные волосы. И улыбка такая милая, и губки такие сладкие, ну и еще много чего, но уже на ушко.
В ответ я тоже услышал немало всего приятного. Особенно мне понравился небольшой монолог, в котором было сказано, что я бесчувственный чурбан, оставляющий девушку надолго одну в постели, где ей очень скучно, очень грустно и очень холодно.
Потом я долго целовал ее, чувствуя, как кружится голова от поцелуев. Это у меня-то, у мужика, немного повидавшего жизнь… Но почему-то совсем не было стыдно.
Я подхватил Янианну на руки, зашел в воду и осторожно поставил ее на мелкий, щекочущий ноги песок. Нет, без одежды мы остались еще на берегу. Свою я сорвал мгновенно, а с Яны снимал осторожно, даже бережно. Она же стояла и смотрела мне в глаза.
В воде она доверчиво прижалась ко мне и прошептала чуть слышно:
– Артуа, а здесь в океане…
– Нет, нет, любимая. Здесь нет никаких чудовищ, есть только теплое, ласковое море. Не бойся его, оно хорошее.
Я поднял ее на руки, и мы любили друг друга, и никогда нам не было так хорошо.
И только седой океан тихо ворчал шорохом прибоя…
Укрыв ее одеялом, я присел рядом с постелью, прижав ее руку к своим губам.
Спи, солнышко, ты так устала за дорогу. Здесь достаточно света, чтобы я мог просто сидеть вот так и смотреть на твое лицо. И мне совсем не скучно. Ты так красиво улыбаешься во сне.
А ведь если бы не подковы Ворона и не пьяный кузнец, мы бы так больше никогда и не увиделись. И я прожил бы весь остаток жизни с уверенностью, что меня предал самый близкий человек. Даже если бы я узнал когда-нибудь, что все не так, какое бы тогда это имело значение?
Яна заворочалась во сне, лицо ее нахмурилось, и она открыла глаза.
– Я успела, – прошептала она и вновь погрузилась в сон с милой улыбкой на губах. А ведь за одну лишь эту улыбку мне и жизни не жалко.
Спи, любимая, а я пойду, мне не уснуть.
У входа в комнату стояли два гвардейца. Вот вышколены: они повсюду, и их не видно. Ну на пляже-то их точно не было.
В душе все пело. Что бы такое сотворить, войной на кого-нибудь сходить, что ли?
На кургане возле кофейных кустов цветы растут. Да такие цветы, что даже я любовался ими минут пятнадцать, хоть и не красна девица.
Здесь рядом, за час обернусь. Яна проснется, а ей цветы красивые.
Назад я возвращался с приличным букетом. Ага, теперь встать на Ворона и по этому карнизу прямо в окно. А то совсем навыки потерял, не дай бог, пригодятся. Только букет связать чем-нибудь, руки самому понадобятся.
Когда я залез в окно, Яны в комнате не было. Как так, рано же еще совсем… Я осмотрел все вокруг обалделым взглядом. Тут и спрятаться негде. Да что же это такое? Я с самым потерянным видом уселся на постель.
