– Скоро они пойдут, парень.
Ну парень так парень, для тебя – да, ты ведь старше меня раза в два.
– Когда они нападут на обоз, – продолжил он, – мы зайдем сбоку и ударим им во фланг.
Мы – это кто? Видимо, мой вопрос так явственно читался на моем лице, что Куртис не стал дожидаться, пока я его озвучу:
– Мы – это я и ты.
Ага, отличный план. Да чего уж там, просто превосходный.
Хорошенькая из нас команда получается. Один – старый дед, который решил спеть свою лебединую песню. Я, конечно, догадываюсь, что «дикие» – это очень серьезно. И даже нисколько не сомневаюсь в том, что в прошлом он воин с большой буквы. Об этом можно судить хотя бы по тому факту, что такую саблю нельзя поменять на рожь или капусту. Но если это и получится, то никто не сможет носить саблю так открыто, как носит ее он. Подобное право нужно заслужить. Второй – это я. Несомненно, тоже великий воин. В будущем. Вероятно. И вероятность эта составляет процента полтора-два. Мы нападем на них и искрошим в ту самую капусту, легко и непринужденно, как и подобает двум славным бойцам: пенсионеру и ученику ученика мастера. Как же иначе меня можно назвать? Совершенно очевидно, что я даже в ученики еще не гожусь.
– Не бойся, парень, сегодня не твой день. Знаешь, когда я служил в «диких», меня прозвали Годимом. Тебе знакомо это слово?
Я кивнул: знакомо. Милана рассказывала мне, что есть легенда о таких людях. И обозначает это слово что-то вроде прорицателя или ведуна. Но это совсем не говорит о том, что они действительно существуют. Да и прозвище можно дать какое угодно. Например, в большинстве случаев верзилу под два метра ростом будут называть Малышом.
Ну хоть как-то успокоил, и на том спасибо. Да и чего, собственно, волноваться. Их всего-то десятка два ожидается. Для таких матерых бойцов, как мы с дедом, – плевое дело, как раз аппетит перед завтраком нагулять. А в том, что в этом мире никакого антисептика, кроме уксуса, не существует, ничего страшного нет. И антибиотиков тоже нет. Получу какую-нибудь рану, подумаешь, заражение крови. С моим-то иммунитетом смешно даже думать об этом.
– Так ты пойдешь со мной? – Голос у старика был абсолютно безразличным.
Да уж, одно во мне хорошо – я не родился женщиной. Иначе со своей неспособностью сказать при необходимости «нет» я пользовался бы огромной популярностью среди мужской части населения.
Мы шли недолго, шагов сто, не больше. И остановились возле какого-то деревца с резными листьями. Кажется, мы оказались чуть в стороне от сбившихся в кучу телег. Куртис снова обратился ко мне:
– Когда мы пойдем на них, держись за мной сзади и справа. – Ну что ж, такая просьба вполне понятна, ведь Куртис – левша. – И еще, не приближайся слишком близко. Глаза у меня уже не те. Эх, молодость, молодость. – Здесь по закону жанра ему было положено вздохнуть, но вместо этого я услышал совсем другое: – Сейчас я расскажу тебе одну вещь и даже попробую научить тебя этому. Освоить это несложно, у любого, кто постарается, получается. Слушай внимательно.
И я весь обратился в слух. И было это не расхожим выражением. Вряд ли Куртис станет меня учить тому, как подманивать свистом певчих птиц.
Глава 19
Годим
Когда до нас донеслись крики и звон металла, мы все еще стояли возле дерева с необычными листьями. Грохнул выстрел. Это Пронтий из своей фузеи. Смотри-ка, смог же воспользоваться. Я свой пистолет даже брать не стал, в такую погоду очень мало надежды на то, что он не подведет. Кинжал вернее будет.
Бой разгорелся серьезный.
Куртис кивнул подбородком: давай. И я попробовал снова. Дед даже не стал спрашивать, получилось ли, такого не скроешь, и только коротко бросил:
– Пошли.
И мы пошли. Господи, как мы пошли!
Чуть впереди и слева – Куртис, его движения были похожи на какой-то танец. Да я и сам едва чувствовал под собой землю – настолько легким казалось мое тело. А внутри бушевал огонь. Или хмель. А может, и не хмель даже. Как же точнее это состояние назвать? Когда чувствуешь в себе такую силу, что способен руками порвать врага на части, когда весь мир вокруг тебя замедляется, а сам ты боишься только одного: того, что это ощущение внезапно исчезнет.
Куртис несколькими движениями клинка разбросал в стороны вставших у нас на пути людей, но не стал останавливаться. Я был рядом с ним, и мои удары тоже не пропадали даром. И мне отчего-то было абсолютно безразлично, что следующий мой противник опередит меня на доли секунды и я упаду на землю, а Куртис пойдет дальше. Да и как такое сможет произойти, когда за то время, что он потратит на замах, я смогу обежать вокруг него, успеть парировать его удар и даже нанести свой.
Из-за телег бросились наши (а как их еще называть) и яростно атаковали врагов. И нападавшие дрогнули. А что еще им оставалось делать, когда сквозь их строй играючи прошел этот непонятный высокий худой старик с разящей молнией в руке. Наши противники побежали, за ними гнались люди, еще несколько минут назад принявшие свою смерть как данность. И сразу мое наваждение пропало, пропало в один миг. Вместо этого пришла боль в левой руке, сильный озноб и не менее сильный страх.
Ведь я несколько раз был буквально на волосок от смерти: и когда нанес встречный удар, вместо того чтобы защититься, понадеявшись только на свою скорость, и когда отпрянул от еще одного удара недостаточно далеко и смазанный блеск металла разошелся с моим горлом буквально в каких-то миллиметрах. Было еще несколько моментов, и любой из них мог стоить мне жизни. И еще меня совсем не радовало, что от моего клинка как минимум трое остались лежать на мокрой истоптанной траве.
Трясло меня так, что я еле смог вставить свой тесак в ножны. Не было никакого волшебства в том, чему научил меня Куртис. Он просто показал мне способ выплеснуть адреналин в кровь. Выплеснуть по желанию, а не тогда, когда он появляется в крови в результате сильного стресса. Ведь именно в таком состоянии мы можем совершать гигантские прыжки или, например, легко поднимаем немыслимые тяжести. А то, что со мной происходит сейчас, – это всего лишь откат. Обычная реакция организма. Но от понимания не становилось легче.
Куртис лежал на дерюге, брошенной прямо на мокрую грязную траву. Его рубаха была разорвана на груди, и рана при каждом вздохе исходила кровавыми пузырями. Он заметил меня, подмигнул и попытался улыбнуться. Да уж, улыбка вышла у него из рук вон плохо.
Куртис рухнул на одно колено в тот момент, когда Пронтий со своими людьми выскочил из-за телег и отогнал налетчиков далеко в сторону. Но я не видел, когда же старика ранили. Я поклонился ему в ответ, стараясь, чтобы в этом поклоне он смог разглядеть все мое уважение. Ведь этот дед дал мне значительно больше, чем простой способ вызвать в себе ощущение неуязвимости. И еще, я запомнил его слова, что это чувство тренируется так же, как, например, задержка дыхания.
Милана! Эти люди в сереющей мути рассвета отступили туда, куда я ее спрятал. И я помчался к девушке со всей скоростью, на которую только был способен. Уже совсем рядом я резко сбавил бег, опасаясь увидеть то, чего страшился больше всего на свете.
Милана сидела зажмурив глаза и что-то неслышно шептала. Оба ее кулачка были по-прежнему сжаты, и из одного выглядывал краешек конфеты. Другой, по всей видимости, был пуст: все орешки валялись на земле.
– Милана, – окликнул я ее шепотом.
Девушка открыла глаза, и я заметил в них нечто, очень похожее на радость. Затем она побледнела еще больше.
– У тебя кровь на лице…
Нет, нет, девочка, не надо лицо руками трогать, запачкаешься. Эта кровь из рукава в ладонь набежала, а затем я ею по лицу провел нечаянно. Теперь у меня на левом предплечье три шрама будет, целая коллекция. С первым я сюда прибыл, его и не видно почти. Давно это было. Да и второй рубец давно затягиваться начал. А сегодня совсем маленький, даже кости не видно, и кровь уже запеклась.
Пойдем к остальным, вполне возможно, что им необходима помощь. Только ты побудь здесь, с краешку,
