Желающие приняли участие вместе с севелугами в охоте на медведя, ну а мне всегда было чем заняться в свободное время. Эту шпагу даже просто держать в руке приятно, ну а работать с ней – вообще одно удовольствие.
Когда охотники прибыли с трофеями, я, как обычно уединившись, отрабатывал связку, показанную мне конечно же Горднером. Связка была довольно сложная, состоящая из нескольких технических элементов. Парирование, уход, затем финт, заканчивающийся двумя рубящими ударами, снова финт и наконец глубокий выпад с колена. Горднер предупреждал, что самый опасный момент связан как раз с выпадом, поскольку, встав на одно колено, резко ограничиваешь себя в подвижности.
Да, насколько я помню, в секции фехтования нас такому не учили. Но нас учили другому, чем я пару раз так удивил Горднера, что однажды он застыл в изумлении. Покачав головой, он тогда заявил:
– Никогда, слышишь, никогда не показывай это другим. Держи для себя, и пусть это будет твоим последним шансом. Вот уж воистину век живи и век учись.
А что я такого особенного сделал? В секции фехтования это чуть ли не сразу ставить начинают, вот только убей – не помню, как называется.
Охотники вернулись веселые и довольные. Тибор гордо ехал на коне с перекинутой через седло серной. Добыли они и медведя, который был похож на всех остальных медведей, которых мне раньше довелось видеть, разве что имел несколько большие уши. Его убили одним-единственным выстрелом из лука. Очень удачный оказался выстрел, но и лук-то каков! С другой стороны, чему удивляться, такое оружие – целое произведение искусства. Стрелой из такого лука раньше рыцарские доспехи пробивали. Да и потом его еще долго предпочитали огнестрельному оружию.
Крижон радостно потирал руки в предвкушении. Оказывается, он ни разу не пробовал не только лебедятину, мясо серны и медвежатина тоже были для него в новинку. Это сколько же ему еще всего узнать предстоит? Даже позавидовать можно. Мне бы так, глядишь, и отпустило бы.
Мне каждый лишний день, проведенный здесь, нервов стоит. Понятно, что задерживаемся мы по объективным причинам, и все же.
Еще и Мухорка моя. С виду-то она совсем не изменилась, по крайней мере, мне так кажется. Как на ней теперь ездить-то? И можно ли ее вскачь пускать? Вдруг это вредно для ее будущего чада. И спросить не очень-то удобно. Сейчас многие вещи делать совсем не нужно, особенно глупые вопросы задавать.
Беременные женщины мне нравятся. Нет, я не извращенец какой-то. Просто у них такая плавная походка, взгляд такой особенный и загадочная улыбка, куда там Моне Лизе. Хотя слышал я одну из версий о природе ее улыбки, согласно которой женщина с портрета узнала, что ждет ребенка.
Вечером был пир. Кроме медведя и серны, добытой Тибором, охотники подбили еще порядочно дичи. Даже пару подсвинков добыли. Вот и я себя тоже порадую, ни разу серну не пробовал, возьму пример с Крижона. А что медвежатина? Мясо как мясо, никогда я в ней особого удовольствия не находил.
Пировали мы под открытым небом на застеленной кошмами земле. Помимо свежей дичи было много других не менее приятных яств. Один сыр из козьего молока, острый, пряный и с легкой горчинкой, чего стоил. Было и вино, и кумыс, и даже брага на меду. По крайней мере, я так подумал.
Мы с Горднером сидели на почетных местах рядом с Скройлом. Вернее, Горднер находился по левую руку от него, ну а уже следом и я устроился. У Скройла действительно левая рука плохо гнулась в локтевом суставе, и, для того чтобы выхватить лук, ему требовалось сделать лишнее движение. Видимо, поэтому он и носил за поясом пистолет. Хотя возможно, он служил просто украшением, потому что смотрелся пистолет именно как ювелирное изделие.
Горднер был бледен, рана еще давала о себе знать, но время основательно нас торопило. Мы решили выехать в Мулой через день.
Во время пира было произнесено множество тостов. Хозяева предлагали выпить за людей, которые не побоялись пройти через Гориенские болота. Мы в свою очередь поднимали кубки за гостеприимных хозяев – отличных наездников, грозных воинов и не менее удачливых охотников.
Играла музыка, целый оркестр, состоявший из пары инструментов, чем-то напоминавших мандолины, нескольких рожков и барабана. На барабан я обратил особое внимание, поскольку кожа, пошедшая на его изготовление, очень походила на человеческую. Да что там походила, насколько мне известно, только люди любят украшать свое тело всевозможными татуировками, а на барабане их хватало.
Так оно и оказалось. Поймав мой заинтересованный взгляд, Скройл объяснил, что кожа действительно человеческая, и принадлежит она, вернее, принадлежала одному из вождей кронтов, их извечных врагов. Если он хотел меня этим шокировать, не очень-то ему это и удалось, подумаешь, эка невидаль. Когда я спросил у него, не содрали ли эту кожу, перед тем как отправить бедолагу в котел, Скройл расхохотался и успокоил меня, что дело было совсем не так. После того как вождь кронтов остался без кожи, ему предоставили полную свободу и даже вернули коня. Так я и не понял, шутит ли Скройл или говорит серьезно.
Сами севелуги обычая расписывать тела у своих извечных врагов не переняли, и это легко можно было увидеть, так как многие были одеты в короткие кожаные жилетки на голое тело.
Вскоре местные батыры устроили борьбу, и тут уж совсем стало ясно, что татуировок нет, поскольку из одежды на борцах остались только набедренные повязки. Ничего из борцовской техники меня не заинтересовало, обычное пыхтение и топтание с целью заставить противника коснуться земли хотя бы коленом.
А вот девушки танцевали завораживающе, и это было куда как более интересное зрелище. У севелугов вообще женщины красивые, высокие, стройные, с интересным разрезом глаз и волнующей грацией движений.
Пир наш закончился далеко за полночь, и в завершение его Скройл заявил, что завтра будет продолжение, поскольку одновременно произошло слишком много событий: и его возвращение к родному очагу, и прибытие нежданных, но таких дорогих гостей, да и вообще настоящие мужчины гулять должны долго.
Его заявление породило бурю одобрительных возгласов, и не только со стороны севелугов. У меня это сообщение вызвало легкое уныние, потому что получалось, что мы опять должны задержаться.
Глава 20
Режет
Ночью на стоянку напали кронты. Их было немного, всего пара сотен, к тому же они были изрядно потрепаны имперской пограничной стражей. Это был один из тех отрядов, которые выступили на стороне Ромерта, принца-изгнанника. Планы Ромерта сорвались, и кронты с того времени были предоставлены сами себе. Конечно, мятежный принц привлек их на свою сторону не уговорами и посулами, а обычной предоплатой. Но денег много не бывает, и поэтому кронты решили наведаться в Империю. Там их, конечно, никто не ждал, но к подобным событиям были готовы. Одни, после того как получили от пограничной стражи, сразу вернулись в свои степи, другие задержались, чтобы получить еще раз, ну а эти оказались самыми невезучими.
Их долго преследовали, пытаясь загнать в болота, которые мы недавно пересекли, но кронтам удалось этого избежать. Все это мы узнали на следующий день, когда на место прибыл конный отряд пограничной стражи, так долго их преследующий.
В общем, на лагерь севелугов кронты наткнулись случайно и не смогли устоять от соблазна напасть на мирно спящее селение.
Стойбище севелугов состояло из тридцати пяти шатров, еще пять шатров стояло в отдалении, уж не знаю, по каким причинам. Если предположить, что в каждом шатре имелось по два воина, а по моим наблюдениям, так оно и получалось, выходило, что защитников вместе с нами было около сотни.
Не имеют обыкновения кочевники селиться большим станом в одном месте, степь широкая, зачем топтать траву, мешая друг другу, места на всех хватит. Для набега или еще для каких-нибудь других целей достаточно объехать соседей и назначить место сбора. Да не столь уж и многочисленны севелуги, и их спасает только то, что они находятся под рукой императора. Считается, для того чтобы народность не вымерла, необходимо не менее семи тысяч представителей. Иначе вырождение неизбежно. Не знаю, сколько осталось севелугов, а выяснить это у Скройла не удалось…
Я проснулся от шума, доносящегося сквозь тонкие стенки шатра. Горднер был уже на ногах и здоровой рукой надевал на себя перевязь со шпагой. Левая его рука висела на платке, и доктор категорически
