требовал, чтобы он двигал ею как можно меньше. Рана плохо затягивалась и грозила разойтись в любой момент.
Мне не потребовалось много времени, чтобы полностью экипироваться. Тем более спал я практически полностью одетым. Нет, возможность раздеться была, слишком уж выразительно поглядывала на меня одна из танцовщиц, милая девушка с пышными волосами и славной фигуркой, которую невозможно было спрятать даже за изукрашенным сложным узором балахоном наряда.
Такие взгляды и без перевода понятны, да и потом она определенно оказывала мне знаки внимания. Я даже успел узнать, что ее зовут Гелла.
Кончилось это тем, что я, от греха подальше в самом прямом смысле этого слова, удалился в свой вигвам. Вскоре пришел Горднер, тоже один, но по причине еще слабого здоровья…
Когда я бросился за Горднером к выходу из шатра, успев накинуть перевязь со шпагой и схватив оба своих пистолета, тот остановил меня криком: «Режет!»
Я обалдело помотал головой: кто режет, кого режет? И почему это Горднер заговорил на моем родном языке? И лишь через мгновение сообразил, что он имеет в виду кожаный жилет с двумя разрезами по бокам, являющийся своеобразной пародией на кирасу. Назывался жилет на общеимперском именно таким странным словом.
Я накинул режет поверх перевязи, благо его длина позволяла, спускаясь чуть ниже крайней точки живота. Дальше следовало завернуть края за спину и зафиксировать на животе ремешками с металлической пряжкой. Но сейчас было не до этого, и потом, ремешки не слишком длинные, чуть выше колен, как-нибудь не запутаюсь. Кстати, «кирас» в той лавке, где я и купил свою, предлагалось несколько вариаций: со вставленной между слоями кожи кольчужной сеткой мелкого плетения, с наплечниками, с усиленным нагрудником. Я выбрал самую простую, в основном из-за цены. Помнится, тогда мне еще в голову пришла мысль, что наплечники со временем эволюционировали в эполеты, затем в погоны, а потом и вовсе чуть не исчезли, превратившись в шевроны на рукаве.
Выскочив из шатра, я обнаружил, что наши люди уже успели выстроиться в одну линию, параллельно доносившемуся шуму боя. От Горднера, стоявшего позади шеренги, ощутимо веяло уверенностью и спокойствием. На миг обернувшись, он указал на место слева от себя.
Ну что ж, восемь выстрелов в упор картечью – это весьма убедительно. Все бойцы нашего отряда кроме ружей были вооружены еще и пистолетами. Вот копий не было совсем, а против конников они бы очень пригодились. Сабля в такой ситуации особого веса не имеет.
Горднер рыкнул своим феноменальным голосом, способным привести в чувство кого угодно:
– Стрелять только по команде.
И вскоре ему пришлось эту самую команду подать. Едва ли не сразу же из-за ближайших шатров показалось несколько всадников, громко ухающих. Такой сигнал я уже слышал на переправе, так что сомнений быть не могло, это кронты. Видимо, они прошли краем стойбища, обойдя его со стороны леса. Как же предусмотрителен был Горднер, приказавший поменять пули на картечь сразу же, как только мы сюда прибыли. Пуля – дура, а картечь, разлетаясь после выстрела, еще дурнее.
– Приготовились!
Горднера услышали все. Ствол перестал дрожать в руках как по волшебству.
– Огонь! – Команда барона сама прозвучала как выстрел.
Все восемь стволов бабахнули синхронно, слившись в едином громком звуке. Наверное, в дыме и грохоте и заключается сама суть залпа в эпоху дымного пороха. И это действует на нервы врагу чуть ли не сильнее, чем вид убитых и раненых товарищей.
Кронты дрогнули, разворачивая коней, и следующего, пистолетного, залпа не последовало.
Я стоял, сжимая в обеих руках свой кавалерийский пистолет, формой и размерами больше похожий на помповое ружье без приклада. Шпаге сейчас не место, и не хочется, чтобы дело дошло до нее.
– Тибор, Чемир, Оседор, – прозвучала новая команда Горднера.
Все трое, отступив на несколько шагов назад, принялись быстро перезаряжать ружья. Ловко у них получается, я даже позавидовал. Такой автоматизм достигается долгой и упорной практикой.
Шум боя сместился влево, и шеренга, которая состояла из пяти бойцов, вооруженных пистолетами, тоже пришла в движение и немного перестроилась.
Нам повезло: шатры, которые мы занимали, были на самом краю стоянки, сзади – обрыв речного берега, а по правую руку – лес.
Вероятно, туда и будем отступать в случае необходимости. Еще только-только начинает светать, и среди деревьев обороняться будет легче, тут уж преимущество конников над пешими воинами резко уменьшится.
Вот только нет здесь никаких удобств, кроме листьев лопухов и густых кустиков для особо стеснительных, и в этот лесок все селение ходит по понятной надобности. А в темноте так легко не заметить кучки и вляпаться. Война посреди… Мне почему-то стало смешно. Именно в этот момент Горднер посмотрел на меня, и я не успел сделать серьезную мину. Даже немного неудобно стало.
Тем временем Тибор с парой помощников успели перезарядить все ружья и снова занять свое место в строю. Барон некоторое время выжидал, не принимая никакого решения. Интересно, как он поступит: велит отходить к лесу или придет севелугам на помощь?
Сзади подал голос пленник, связанный ввиду ночной поры по рукам и ногам. Это днем ему дают относительную свободу, куда он денется на виду у такого количества людей. Фер Бренуа потребовал развязать его и дать оружие. В этой ситуации у нас общий враг, заявил он.
Я взглянул на Горднера, но тот коротко мотнул головой: нет. Наверное, это правильно, если фер Бренуа захочет сбежать, то сейчас сделать это очень легко. Тогда почему он не возьмет с него слово дворянина, ведь нарушить его – это несмываемое пятно на репутации. Видимо, с этим тоже не все так просто, вряд ли Горднер не подумал о такой возможности. Ладно, не до него. Шум боя не затихает, а наш командир все тянет с решением. Если уходить, то как можно скорее, да и с помощью тянуть не стоит. Может, он ждет, когда окончательно рассветет?
Так, а вот это уже серьезно. Слева от нас появилось еще несколько всадников, и это явно не севелуги.
Короткая команда Горднера – и наша шеренга снова пришла в движение. Ловко парни действуют, ни суеты, ни лишних движений. Ребята перестраивались, занимая новую позицию. А вот и мой черед. Прямо от живота, прижимая рукоять к боку. Ничего сложного нет, промахнуться трудно, враг почти рядом. Кронты умудрились показаться с той стороны, где их никто не ждал.
Мой выстрел совпал с резкой болью в левой стороне груди. Сначала я подумал, что как-то умудрился сам себя ранить. Нет, это не так. Да и как такое может быть, если из моей груди торчит стрела. Черт, какая же она короткая, таких коротких не бывает. Неужели все остальное во мне? Но почему же я тогда еще не умер или не упал по крайней мере? Ведь она торчит там, где у меня сердце.
Нет, как будто бы все не так страшно. Это просто угол зрения такой, ее длину скрадывает. Стрела вошла под углом, и если взглянуть чуть сбоку, то все становится на свои места. Спасибо Горднеру, ведь это он заставил меня надеть режет. Жив еще, только боль при каждом вздохе обжигает. А пока не сдох, можно выстрелить еще раз, вот в этого, со страшным оскалом. Так, теперь шпага, отбить копье и в бедро воткнуть, дальше не достану.
Вокруг меня гремели выстрелы, ухали кронты, орали наши люди. Буквально у моих ног упал рыжий Влисик, умерев еще по дороге к земле. Когда наконечник копья пробивает голову насквозь, выжить нереально.
Только бы самому не упасть на грудь, потому что в этом случае стрела войдет еще глубже и неизвестно, что будет на ее пути.
До меня донесся рев Горднера, подавшего команду: ко мне. И мы сплотились вокруг него, ощетинившись, кто чем смог. Только вот все стволы разряжены, а у кронтов луки, и им даже нет необходимости приближаться к нам. И тогда Горднер повел нас в контратаку, понимая, что только в этом наш единственный шанс.
Броском преодолев разделявшее нас расстояние, мы заставили противников дрогнуть и отступить. И снова Горднер отвел нас назад, для того чтобы перезарядить оружие. В контратаке мы потеряли двоих. Но как только стволы были заряжены, мы снова двинулись вперед. Теперь уже и я занял место в общей
