— Чего улыбишься, технарь? — подмигнул Курчеву. — Дальше Кушки не пошлют.
— Мне назад, — зевнул Борис. — На гражданку.
— Ну и как? — спросил один. Остальные тоже повернулись к Борису. Неужели не пускают?
— Ага. Только прохарями вперед.
— Комедия, — усмехнулся Герой. — Кто туда, кто обратно! А ты что блатной?
— Да нет, скорей голодный. У нас не увольняют.
— А это где? — спросили сразу два офицера.
— У него узнайте, — ткнул Борис пальцем в сторону майорской двери, на табличке которой значилось несколько фамилий.
Дверь открылась, вышел тучноватый майор и прошел в конец коридора. Курчев привстал, но майор махнул рукой: дескать, не училище, не вскакивай.
— Не тушуйся, — сказал Герой.
— А мне что, — отмахнулся Борис. — Нам, татарам, все равно, что малина, а что… это самое.
Действительно, внешний вид лейтенанта, особенно рядом с подтянутыми строевыми офицерами, свидетельствовал о равнодушии к службе.
— Я б тебя сразу шуганул, в дух один, — сказал капитан, интересовавшийся местонахождением гальюна.
— Жаль, что увольнялка у вас не выросла. Другие капитаны засмеялись.
— Ты какой-то чокнутый, — сказал Герой. — Случаем, не оттуда, ну, не из этого, особого, сам не знаю, как это зовут, ну, не от…? — он назвал фамилию генерала.
— Угу, — кивнул Борис.
— Ну, и как там? — уважительно спросил Герой. — Нас вот всех вроде туда…
— Обыкновенно, — усмехнулся Курчев. — Через день на ремень, через два на кухню.
Тучный майор, возвращаясь назад по коридору, неодобрительно поглядел на столпившихся вокруг техника строевых капитанов.
— Пока груши околачивают, а потом — не бей лежачего! — Борис не замечал тучного майора. — Ну, надбавку платят, чтоб не трепались очень. Печки дымят. Дрова пили сам. Солдат не дают. Военларек — дерьмо… Ну, это, правда, как где… Но вообще-то все на один фасон. Техника на первом месте.
— Чего ж когти рвешь?
— Душа болит, домой хочется. А вот вам — будет хорошо, — улыбнулся Герою. — Выше «ЗБЗ» ни у кого в полку нет. У бати — «Звездочка» и то случаем. А чтобы такое, — он ткнул пальцем в «Золотую Звезду», но до самого металла не дотронулся, — …чтоб такое, я во всем ПВО не видел.
— Курчев кто тут? — раздался за спиной голос, и Борис в дверном проеме увидел второго майора, рыжеватого и щуплого.
— Заходите, — кивнул майор, пропуская лейтенанта.
24
Клара Викторовна, переводчица на вакациях, за две недели после катка нисколько не приблизилась к скальпелю эндокринолога. Первые дни она еще звонила в клинику, справлялась относительно очереди, но, почувствовав, что та движется достаточно быстро и час неминуем, оставила телефон в покое, впала в хандру, валялась на кушетке и читала немецкое издание «Тысячи и одной ночи». Восточные сказки слегка распаляли и одновременно тешили Клару Викторовну в ее неопределенном и по всем статьям неблагополучном состоянии. Вообще Клара Викторовна предпочитала Генриха или уж, на крайний случай, Томаса Манна. Но сейчас, в Москве, эти авторы выбивали ее из столь дорогого ей желания «забыться и заснуть». Каждая страница больно ушибала, возвращая в вовсе не радовавшую ее жизнь, и на днях, расставив немецких классиков по полкам, Клара Викторовна решила пока что только стирать пыль с суперов.
Просыпаясь часа за два до рассвета, она долго валялась на кушетке, потом зажигала свет, принималась за сказки, лениво завтракала бутербродом или холодной котлетой и, полуумытая и плохо причесанная, в халате или в синих псевдовосточных шелковых шароварах валилась опять на постель и читала, читала запоем, будто пила коньяк или водку.
Курчев позвонил ей в первом часу. Голос у него был настолько раздраженный и загробный, что она даже удивилась. Но и мрачный, лейтенант был каким-то разнообразием. Обрадовавшись, она крикнула в трубку:
— Заходи, заходи, лучший друг. Я по тебе соскучилась.
— Сейчас, — буркнул он, нисколько не повеселев.
Она кинулась расчесывать волосы и прибирать в комнате. Том сказок убрала в шкаф для посуды и бросила на кушетку «Доктора Фаустуса». Нет, она не притворялась и не стеснялась. Просто из деликатности ей не хотелось выпячивать свое дурное настроение. Она осталась в синих шароварах и такой же блузке.
За полгода память Клары Викторовны несколько ослабла и соответственно усилилась надежда: вдруг Борис переменился, возмужал, во всяком случае.
Тот Курчев, которому она через четверть часа после звонка открыла дверь, действительно был старше, чем на юге, загадочнее и еще безнадежней. Даже когда он скинул с себя эту ужасную короткую, чуть не трескавшуюся на швах шинель, вид у него не стал веселее. Замызганные погоны соответствовали мрачности и невыбритости лица, а плечи, несмотря на узкий китель, тоже поникли. Потерянность лейтенанта могла соперничать лишь с потерянностью подполковника, когда тот полмесяца назад пьяный ввалился в шустовскую обитель. Впрочем, лейтенант был трезв.
— Что с тобой, лучший друг? — спросила Клара Викторовна, удивляясь, что же это Курчев не обнял ее и не поцеловал, хотя она сама бросилась к нему на шею и чмокнула в щеку.
— Амба, Кларка. Хана мне. Хоть топись.
«Вот так они все», — с грустью подумала переводчица, но тут же победила природная доброта и Клара Викторовна потащила лейтенанта на кушетку, усадила, провела ладонью по двухдневной щетине и стала успокаивать, как маленького, — совсем как две недели назад очаровательного подполковника.
— Брось, лучший друг, брось. Ну, не будь чижиком. Бриться надо, герр лойтнант.
— Дерьмово, — повторил лейтенант, несколько смягчаясь.
Полчаса назад майор Пеликанов ввел его в кабинет, сел за стол и, уставясь необычайно светлыми глазами без ресниц в Курчева, сходу спросил:
— Ну? Чего там агитировал?
Толстый майор, сидевший за вторым столом, поднял голову и стал с интересом пожирать глазами лейтенанта.
— Вы где служите? — продолжал майор Поликанов. — Что за политинформация в коридоре?
— Что? Я — ничего… — пробурчал Борис.
— Вы знаете этих людей? Вам поручено было с ними разговаривать? Что за разболтанность? Разгильдяйство. Поглядите на себя, лейтенант. Это офицерский вид?
— Дай ему поглядеть, — кивнул майор своему толстому сослуживцу.
Тот вытащил из ящика большое, невесть откуда тут взявшееся прямоугольное зеркало.
— Возьмите, — брезгливо сказал майор. Курчев положил зеркало на край его стола.
— У меня, — соврал, — экзема.
— А сифона у вас нет?
— Кажется был, но вылечили.
— Ну, так вот полечитесь еще, до двух часов, — усмехнулся майор. Понюхаем пока вас. Где его дело? — повернулся к напарнику. — Затирухин почесался или нет?
— Погляди у себя. Вчера чего-то присылали, — откликнулся толстый и по тону толстяка Курчев понял, что между этим зданием на набережной и тем, на окраине Москвы, пробежала какая-то кошка.
— В два часа возвращайтесь. Пропуск будет, — буркнул рыжий майор, ныряя с головой к открытой
