– Ну где тебя носило? Я уж думал, вас там убили.
– Пока еще нет, но вот-вот убьют. Нужно делать ноги, босс. Они решили взорвать нашу дверь…
– Опять?! – глаза его возмущенно полезли из-под очков. – Я уже устал ставить новую дверь каждый месяц! Черт-те что творится. Кстати, почему так тихо стало – они уже ушли?
– Нет, они как раз взрывчатку устанавливают. – А как же милиция? – Алексей встал с сундука и начал отряхиваться. – Мы слышали звуки сирены.
– С милицией они как-то договорились, те дали им пятнадцать минут на все разборки, – я посмотрела на настенные часы в кухне. – У нас осталось только пять.
– Как это они им дали пятнадцать минут? – опешил Алексей. – Мы же в цивилизованной стране…
– Да прекратите, наконец, болтать! – простонала я. – Бежим отсюда, пока еще есть возможность!
– Да, ты права, – легко согласился босс, вынимая из сундука сложенное пополам духовое ружье и хватая оку свинцовых пулек, которыми можно убить муху и то, если попасть ей прямо в сердце. – Уходим отсюда.
– Куда? – лицо Алексея снова покрылось бледностью.
– Пока ко мне в кабинет, а там посмотрим, – неопределенно бросил Родион, заряжая ружье. – Я буду прикрывать ваш отход. Кстати, где Катерина?
– Она ждет в приемной.
– Хорошо, идемте.
Босс пошел впереди с ружьем наперевес, мы с Алексеем двинулись следом.
Снизу не доносилось ни звука, но, когда мы уже спустились, со двора раздались автомобильные гудки, а затем звуки быстро отъезжающих машин. С чего бы это вдруг?
Родион на цыпочках подкрался к краю лестницы и заглянул в приемную.
Потом повернул к нам удивленное лицо.
– Здесь никого нет, – прошептал он и снова выглянул, на этот раз в сторону входной двери. – Дверь открыта настежь, никого не видно.
– Такого не может быть, – севшим голосом прошептала я, с запоздалым ужасом представив, что могло произойти в мое отсутствие.
– Точно тебе говорю – ни одной живой души не видно. – Родион вышел в приемную. – Иди сама убедись.
С замиранием сердца я сошла с лестницы и увидела открытую дверь, пустое крыльцо и валявшиеся на нем окурки. Еще не веря в самое худшее, я кинулась в кабинет, но Кати не было и там. Жгучая боль и обида захлестнули меня горячей волной, слезы брызнули из глаз, я бросилась на диван и зарыдала, проклиная собственную беспечность и доверчивость. Ну зачем, зачем я оставила ее одну!
Ведь я больше чем уверена, что она сама вышла к этим садистам, чтобы, может быть, спасти меня, свою сестру, от неминуемой смерти. Теперь ее саму убьют, решив, что она – Пантера, и виновата в этом буду только я одна. Ее гибель вечно будет лежать на моей совести. Неужели я потеряю еще и сестру, родную кровинушку, которую только-только нашла и не успела даже с ней поговорить как следует? Неужели мне так и суждено прожить сиротой, одинокой и покинутой всеми родными в этом жестоком, холодном и чуждом мне мире! Зачем она сделала это?!
Ведь мы могли спокойно спастись, выбравшись через подземный ход в кабинете босса, но я не успела ей об этом сказать…
– Что с тобой, Мария? – удрученно спросил Родион, дотронувшись до моего плеча.
– Это у нее, наверное, от нервов, – тихо проговорил Алексей. – Пусть выплачется – это помогает. Странно, куда это бандиты подевались? И Катерины нигде не видно.
– Да, это действительно странно.
– По-моему, она просто сбежала с этими подонками, – высказал догадку Алексей. – Я сразу понял, что она с ними заодно.
– Нет! Не смейте так говорить! – сквозь рыдания прокричала я, подняв голову. – Она не такая! Она моя сестра! Вы ее совсем не знаете!
– Успокойся, Мария, прошу тебя, – глухо произнес босс, поглаживая меня по голове. – Я понимаю твои чувства, но сейчас нам нужно здраво смотреть на вещи. Алексей в чем-то прав – из-за нее нас всех чуть не убили…
Тут на крыльце послышались шаги, а затем раздался строгий голос:
– Так, что тут у вас происходит? Нам сообщили, что здесь стреляют.
Я повернулась и увидела стоящего в дверях сержанта милиции с автоматом под мышкой. Ему было лет тридцать, он был довольно полным, форма плотно облегала его толстые ляжки, тонкие губы кривились в нахальной усмешке, маленькие поросячьи глазки откровенно лизали мои обтянутые джинсами стройные бедра.
– Что-то вы припозднились, сержант, – хмуро бросил Родион и положил ружье на стол. – Вой вашей сирены мы слышали минут пятнадцать назад, а вы появились только сейчас. Не могли дорогу найти?
– Ты мне не груби, понял? – развязно протянул мент, взяв автомат в руку. – Мне лучше знать, куда и во сколько приходить. И вообще, кто вы такие? У вас есть разрешение на хранение оружия?
– Послушайте, уважаемый, – сдержанно заговорил Алексей, – если бы вы пришли на две минуты раньше, то увидели бы целую банду вооруженных людей, которые ломились в этот офис, стреляя из всех видов оружия. Они буквально только что отъехали, и я не понимаю, как вы с ними не встретились.
– А я в другую сторону смотрел и ничего не видел, ясно? – мент пристально уставился на Алексея, и тот отвел глаза. – Предъявите ваши документы.
И тут я не выдержала. Вся ярость и злость, кипевшая во мне, раскаленной лавой выплеснулась наружу, я вскочила с дивана и пошла на этого наглого, лоснящегося от жира борова, цедя ему в лицо:
– Ах ты сволочь продажная. Я тебе сейчас покажу документы!
– Но-но, гражданочка, потише! – он трусливо попятился к выходу, выставив перед собой автомат. – Я при исполнении!
– Считай, что твой рабочий день закончился!
– Мария, прошу тебя, не надо, – предостерегающе повысил голос Родион. – Потом неприятностей не оберешься.
Но я уже не могла остановиться. Мне была так ненавистна эта жирная физиономия, из-за которой едва не погибли мы все, а теперь наверняка погибнет моя сестра, что я бы никогда не простила себе, если бы отпустила его так просто, чтобы он потом пошел дальше продолжать губить чужие жизни, набивая себе карман. Я так ненавидела его, что не придумала ничего лучше, как обречь его на пожизненное физическое страдание – самое страшное наказание, придуманное человеком для человека. Акира обучил нас этому приему, сказав, что показывает его лишь для того, чтобы мы знали об этом, но никогда не применяли – слишком уж это жестоко и бесчеловечно. Но в тот момент даже самое страшное наказание для этого подонка мне казалось недостаточным, и я, не задумываясь, пошла на этот шаг. Никто даже не уловил, как я молниеносно выкинула вперед правую руку с прямыми пальцами и нанесла милиционеру удар в одну из смертельных точек на теле.
Сержант мгновенно остолбенел, глазки его застыли, автомат с грохотом свалился на пол, он постоял еще несколько секунд, а затем колени подкосились, и он тяжело рухнул на ковер, упав на спину и раскинув руки в стороны. С виду он был похож на мертвого, но я знала, что он сейчас жив, все видит, слышит, но никому не может сказать о том, что испытывает жуткую боль во всех суставах, которые у него словно выворачивают раскаленными клещами. Так будет продолжаться бесконечно, но об этом никто не будет знать, кроме нас двоих. Он никому не сможет пожаловаться на свою боль и попросить обезболивающее, ибо у него парализованы все двигательные и речевые центры. Единственное, что у него будет работать, это сердце, из-за чего его будут считать живым и не похоронят, не подозревая о том, что смерть для него – самое желанное. А он будет смотреть на всех своими застывшими, ничего не выражающими глазами, слушать их сочувственные речи и каждое мгновение умирать от боли и безысходности, не в силах поведать окружающим о своих непрекращающихся страданиях. Я обрекла его на адовы муки.
Надеюсь, Акира простит меня за это, потому что я мстила не только за свою сестру, но и за всех, кто пострадал из-за таких вот продажных ничтожеств в погонах.
– Что это с ним? – удивленно воскликнул Алексей, подбегая к распростертому телу, и начал щупать пульс на толстой шее.
– Не знаю, – пожала я плечами. – Вы же видели, я до него даже не дотронулась. Стоял, стоял – и на тебе, упал.
– Похоже, он еще жив – пульс бьется. Вызовите «Скорую», Родион!
– Я бы ему лучше катафалк вызвал, – проворчал тот, поднимая трубку телефона. – Отдал нас за тридцать сребреников бандитам на растерзание, а я теперь должен ему врача вызывать…
На крыльце снова послышались шаги, мы повернули головы и увидели еще одного милиционера с автоматом. Тот вошел, увидел лежащего на полу коллегу, и глаза его испуганно округлились.
– Дима, что это с тобой? – он посмотрел на нас. – Что вы с ним сделали?
– Ничего мы с ним не делали – он сам упал и не шевелится, – спокойно пояснил Родион, а потом быстро заговорил в трубку. – Алло, «Скорая»? Срочно пришлите машину, тут милиционеру плохо стало. Не знаю, просто стоял, а потом упал. Сердце бьется, вроде дышит, но молчит, как убитый. Записывайте адрес…
Он начал диктовать адрес, а милиционер смотрел на нас, открыв рот, и хлопал ничего не понимающими глазами. Наконец, в его голове сварилась какая-то мысль, и он не замедлил ее выдать, дрожа от злости:
– Вы мне за это ответите. Вы мне за все ответите. Я вас всех упеку…
– Прекратите, сержант, – поморщился, как от зубной боли, Родион и вдруг заговорил строгим тоном:
– Между прочим, вы стоите перед майором ФСБ, так что будьте добры, соблюдайте субординацию и не хамите. У вашего товарища, наверное, инфаркт, ему нужно было меньше есть и больше двигаться, а не отсиживаться в сторонке, пока бандиты мирным гражданам двери выламывают и по окнам стреляют. Я лично подам на вас рапорт и добьюсь служебного расследования. Надеюсь, когда ваш друг оклемается, вы вместе окажетесь за решеткой за преступное бездействие.
Вам все ясно, сержант?
Лицо милиционера, вытянувшегося в струнку во время пламенной и такой убедительной речи, сильно осунулось и побледнело. Казалось, еще немного, и он, как и его напарник, потеряет дар речи и свалится рядом с ним. К счастью, этого не случилось, он испуганно кивнул, и тут заработала рация, висящая на его поясе.
– Пятнадцатый, доложите, что там у вас? – раздался трескучий голос сквозь помехи. – Пятнадцатый, прием.
Пятнадцатый трясущимися руками схватил рацию и прохрипел:
