количествах», — усмехнулась я. — Борис Сергеевич, последняя просьба.
— Да, конечно, пожалуйста, — видимо напрягся он. Наверное, не понравилось словосочетание «последняя просьба» в контексте только что имевшего место убийства Артиста, хотя совершено оно было, бесспорно, в состоянии аффекта.
— Прошу вас, проводите меня до ворот вашего дома. Не хотелось бы, скажем, наступить в грядку.
Свирепые искорки сверкнули в его глазах. Он прекрасно понял смысл сказанного. Тем не менее он в самом деле согласился проводить меня до самых ворот своего дома и даже предложил воспользоваться той же машиной, на которой меня сюда привезли.
Я отказалась.
На прощание Борис Сергеевич сказал:
— Ведь у всех этих товарищей, аферу которых я раскрыл, имеется некая перевалочная база, где они хранят свои ценности, выкопанные из земли. Они ведь не могут сразу же перебросить их по нужному адресу, тем более что сразу и не знают, куда и что везти. А лишний раз рисковать, что задержат со всем этим археологическим добром, — не в духе этих ребят, «черных археологов». Я их, конечно, обезглавил, снял верхушку мафии, которая функционировала буквально за моей спиной… но чтобы окончательно прекратить этот беспредел в здешних краях, нужно найти Родиона, нужно найти Лужина, последнего артистовского прихвостня, и — главное! — нужно решить вопрос с Ключом. С тем самым Ключниковым, он же Семафор, он же Ключ, досье на которого вы сегодня читали.
— Если судить по этому досье, — без особого энтузиазма сказала я, — этим Ключом могут разве что на том свете заинтересоваться. До свидания, Борис Сергеевич.
Он мутно смотрел мне вслед… Ох, не нравится мне этот взгляд!
Внезапная мысль пришла мне в голову. Это что же выходит? Уваров убит, пусть даже Родионом, убит по причинам, пока еще непонятным мне. На следующий день Родион появляется в лагере. Он мрачен, задумчив, намекает на возможность моего приезда, а потом и вовсе говорит об этом прямо. Потом Родион пропадает. На месте его исчезновения — в доме Егеря, где Шульгин, собственно, ждал хозяина — в луже крови обнаруживается локон волос, вне всякого сомнения, Родиону принадлежащих. Вот такова последовательность событий, развернувшихся здесь, и вполне можно выстроить цепь, где одно событие логично вытекает из другого.
И только одна маленькая деталь. Одна маленькая деталь мешает. Она мала, но назойлива, подобно комару. И никак не избавиться. Казалось бы, мало ли тебе, Пантера, других проблем, мало ли произошло всего, что всколыхнуло, взбаламутило ряску этого, казалось бы, тихого и невозмутимого, как маленькое болотце, города. Да вот только в тихом омуте… Да. Я отмахнулась от дурацкой мысли, хотела думать о последних словах Артиста, о его связях с Родионом, о том, что он сказал о Коле Кудрявцеве, и о том, чем Коля Кудрявцев якобы занимался. О том, кстати говоря, кто с благословения Артиста хотел убить меня вчера вечером, кто и зачем собирался выкрасть тело Кудрявцева из киевского морга. Из-за чего погиб сам Кудрявцев, если на теле его не оказалось никаких повреждений? Вот что важно, а уж никак не эта мыслишка, не назойливый этот комарик, который неотвязно жужжал в голове.
Но черт побери, пусть я дура, но тогда пускай мне объяснят, откуда на полу в домике Егеря прядь волос Родиона, довольно длинная, волнистая, не одну неделю ращенная, если за несколько часов до того, в ночь, точнее, в утро убийства Уварова, Родион был коротко острижен? Это может значить только одно: прядь вовсе не в борьбе вырвали, как я предполагала изначально, — нет, отнюдь нет, ее бросили туда нарочно, предумышленно!
Кто? С какой целью?
Вот то единственное соображение, которое рушило цепь многих умозаключений. Хотя что толку говорить о «единственности» того или иного соображения, если каждый день происходят события, переворачивающие с ног на голову решительно все, и уже не знаешь, чего ждать на следующий день. К примеру, вот перечень событий, проистекших меньше чем за одни календарные сутки, событий, внешне одно к другому не совсем относящихся: покушение на меня в Нарецке, близ съемной квартиры; попытка выкрасть тело Николая Кудрявцева (!) из киевского морга; звонок Бориса Сергеевича Злова; признания Козлова о причастности Кудрявцева и Шульгина к деятельности некой группы, контролирующей так называемых «черных археологов»; и, наконец, убийство Артиста, Ивана Козлова, у меня на глазах. Мало? Так то ли еще будет.
18
Так прошли еще одни сутки. Потом еще одни. Не могу сказать, что все это время я позорно бездействовала, однако никакими зримыми результатами похвастаться не могла. Я изучила список тех достопримечательностей, которые привлекают «черных» больше всего. Список открывался легендарной Ольвией, которая находилась поблизости, километрах в сорока от Николаева, древнегреческим городом Тирой; продолжали список более мелкие объекты, среди которых были разнообразные скифские, сарматские и прочие могильники, курганы. Пару раз ловила себя на мыслях, что занимаюсь не тем. Попыталась найти Егеря, но его не оказалось дома, а ожидания ни к чему не привели. Я даже предприняла попытки обшарить побережье в поисках тех, кого именуют «черными археологами», решила навести справки в местных архивах, однако везде натыкалась на скрытое, но явно недоброжелательное противодействие. О «черных» в Нарецке никто не хотел разговаривать. В одном месте я сгоряча упомянула фамилию Артиста, Ивана Козлова, так на меня взглянули, как на полоумную, и выставили прочь. Да, никто не помогал.
Решительно никто. Если не считать монументального украинского алкаша, встреченного мною на берегу моря; этот последний жрал из горлышка бутыли какой-то сивушный напиток и довольно урчал. Напиток он закусывал каким-то бесформенным грязным предметом, который именовал «цыбулей». Позднее я узнала, что это означает всего-навсего лук.
Бродяга охотно откликнулся на мою просьбу дать справку о «черных археологах». Точнее, я его об этом и не просила, просто упомянула, что хотела бы отрыть что-нибудь этакое… раритетное. На память. И — собственными руками. Индивид заглотил наживку без остатка и тут же принялся словоохотливо вещать на жуткой русско-украинской мове, которую я из-за его почти совершенной неудобоваримости для нормального уха привожу в примерном переводе:
— Это с превеликим удовольствием расскажу. Да тут не только… еще и в Крыму. А в Крыму, девонька, там и вовсе черт знает что творится. А все ж брехня. Да что тут искать? Навели шороху только. А тут уже все вырыли, что было. Тут, говорят, когда еще Ключ был, все вырыли давно и спустили. А что не вырыли, то… п-перепрятали.
— Ключ?
— Ага, местный авторитет. Не слыхала, поди. Да он уж сдох давно. Туда и дорога. А все ерунда, что теперь. Вот при Ключе, говорят, один мужик разрыл курган, а там золота и брильянтов на мильен. Да. Он хотел умыкнуть, а его вместе с тем золотом и похоронили — живьем. И посейчас то золото где-то здесь лежит, только уж не найдет никто. Мне мужик один знающий рассказывал про эти… похороны, когда вместе с краденым золотом… закопали. Он — археолог. Да…
Я попросила уточнить, что за мужик, но алкаш сбился на совсем уж неразборчивую речь, из которой следовало, что, дескать, про «черных археологов» существует масса легенд и мифов, как правило, негативного свойства, они-де разоряют могилы, торгуют оружием и все такое, опровергнуть этот бред трудно, тем более что такие случаи нередки, в каждом стаде есть паршивая овца, но алкаш-аналитик предложил мне задуматься над одним очень простым вопросом: кто станет рисковать жизнью за ржавый автомат? Какая радость его потом загнать? Для справки — стоит около 100 долларов, да и то в хорошем состоянии, что редкость. А бронзовые наконечники стрел и вовсе гроши стоят.
В доказательство этого мужик немедленно предъявил мне упомянутый наконечник, грязный до невозможности и сильно напоминающий по внешнему виду «цыбулю», которая шла на закуску. За наконечник торговец просил произвольную сумму, обозначенную сочетанием — «на бутылку».
Мне еле удалось от него отделаться.
Добравшись до квартиры, в которой я остановилась, со всеми мыслимыми предосторожностями, еще бы! — я была удивлена вторично, хотя не думала, что после убийства Артиста, совершенного на моих глазах, смогу чему-то удивиться.
Казалось, в квартиру вторгся цыганский табор. Все вещи были раскиданы, на пороге валялась чья-то грязнейшая обувь, хотя найти грязь в Нарецке и его окрестностях в этот день и в такую погоду было
