Я имела в виду стоматолога из Виргинского медицинского института, к услугам которого мы регулярно прибегали.
– Как раз собирался.
Раффин стянул перчатки и направился к телефону. Я услышала, как он выдвигает ящики стола.
– Вы не видели список телефонов? – спросил он.
– По-моему, за этим должен следить ты, – раздраженно отозвалась я.
– Сейчас вернусь. – Раффин торопливо покинул трупную.
– Тупой, как пробка, – пробурчал Марино.
– Даже не знаю, что с ним делать.
– Такое впечатление, как будто у него расстройство памяти, внимания или еще чего-то. Вспомни, как он в прошлом месяце уронил в сток раковины пулю, а виноватой выставил тебя.
Мы осторожно стянули с мертвеца джинсы, черные трусы, носки и футболку. Я заметила, что сзади брюки гораздо грязнее, чем спереди. Задники туфель были покарябаны.
– Джинсы, черные трусы и футболка от Армани и Версаче. Трусы надеты наизнанку, – говорила я, продолжая инвентаризацию. – Туфли, ремень и носки от Армани. Грязь и царапины, возможно, следствие того, что его волокли по земле, держа под мышки.
– Я тоже об этом подумал, – вставил Марино.
Через пятнадцать минут двери трупной раздвинулись, и вошел Раффин со списком телефонов в руке. Он прикрепил листок к дверце шкафа.
– Я пропустил что-нибудь интересное? – спросил он.
– Обследуем одежду с помощью «Лумалайта», потом, когда просохнет, отдашь ее в трасологическую лабораторию, – проинструктировала я Раффина. – Личные вещи просуши и убери в мешок.
– Вас понял, – ответил он.
– Видать, и впрямь готовишься в академию, – уколол его Марино. – Молодец, малыш.
– Нам известно, где конкретно на корабле располагался контейнер? – спросила я у Марино.
– В третьем ряду.
– Какая была погода, когда судно находилось в открытом море?
– В основном теплая. В среднем около пятнадцати градусов. Выше двадцати одного температура не поднималась.
– Думаете, этот парень скончался на борту, и его потом засунули в контейнер? – подал голос Раффин.
– Нет, Чаки, я так не думаю, – отозвался Марино. – Ну-ка расскажи, как запихнуть труп в контейнер, если они стоят плотно прижатые друг к другу и в каждом тонны груза. Даже дверцу не откроешь. К тому же пломба была цела.
Я придвинула поближе лампу и стала собирать волокна и остатки органических веществ.
– Интересно, в тот день, когда судно вышло из Антверпена, какая была фаза луны – случайно не полнолуние? – промолвил Марино.
– Сегодня новолуние, – сказала я. – Бельгия находится в Восточном полушарии, но лунный цикл там такой же.
– Значит, все-таки не исключено, что тогда было полнолуние, – заключил Марино.
Я догадывалась, куда он клонит, и молчанием дала понять, что не желаю разговаривать об оборотнях.
Двери раздвинулись, и в трупную вошел Нилс Вандер. Он принес с собой краску, валик и карточки для снятия отпечатков пальцев.
Вандер возглавлял отдел дактилоскопии. Он надел резиновые перчатки, осторожно приподнял ладони мертвеца и оглядел их со всех сторон.
– Проще снять кожу, – решил он.
У трупа в той стадии разложения, в какой находился наш клиент, верхний слой кожи снимается с ладоней, как перчатка. Вандер стянул с обеих рук мертвеца «перчатки» и надел их поверх резиновых перчаток. Потом он по очереди окунул каждый «палец» покойника в краску и запечатлел их отпечатки на специальной карточке. После этого Вандер освободился от «ладоней» мертвеца, снял резиновые перчатки и удалился к себе в лабораторию.
– Чак, положи кожу в формалин, – распорядилась я. – Сохраним для дальнейших исследований. А теперь давайте перевернем его.
Марино помог нам опрокинуть труп лицом вниз. Никаких повреждений я не заметила, только один участок на правой лопатке показался мне темнее, чем остальная кожа. Я взглянула на него через лупу.
– Ты тоже видишь, Марино? Или мне просто кажется?
– Возможно, – сказал он, присмотревшись. – Не знаю.
Я протерла кожу влажным полотенцем. Внешний слой, эпидермис, мгновенно отслоился. Ткань под ним, собственно кожа, напоминала испачканную чернилами мокрую гофрированную бумагу.
– Татуировка. – Теперь я почти не сомневалась. – Но рисунок различить нельзя. Просто большое
