— Это надо передать майору Хогану.
— Да, сэр.
Тут загремели сапоги во дворе, раздался скрежет засова, и внезапно хлынул яркий солнечный свет, когда дверь распахнулась. Сержант, возглавлявший конвой Шарпа, усмехнулся стрелку:
— Удачи, сэр.
Шарп улыбнулся, но ничего не сказал. Удача, думал он, покинула его. У него не было ни одной удачи с того дня у Ворот Бога, когда Тереза умерла, и он помнил, как ночью накануне ее гибели он был проклят Обадайей Хаксвиллом. Проклят он, и имя его похоронено в камне.
Сержант Хаксвилл, который завербовал Шарпа в армию, который добился того, чтобы Шарпа выпороли, о чем до сих пор напоминают шрамы на его спине, и который стал заклятым врагом Шарпа, был мертв — застрелен Шарпом и лежит в могиле. Шарп задавался вопросом, сколько часов пройдет, прежде чем он тоже свалится в неглубокую траншею и его труп завалят сухой землей Испании. Он последовал за сержантом к своей судьбе.
Майор Вонн, учтивый валлиец, был обвинителем в трибунале. Его голос, мягкий и музыкальный, старался выразить искреннее сожаление, которое он испытывал, по его словам, исполняя эту печальную обязанность преследовать по суду офицера, столь прославленного своей храбростью.
Британские офицеры за столом не смотрели на Шарпа. Генерал Эдуард Пакенхэм, генерал-адъютант и шурин Веллингтона, председательствовал. Три испанских офицера с лицами, неподвижными как маски, уставились на подсудимого.
Майор Вонн, несмотря на свои сожаления, предложил суду ясную и заслуживающую доверия версию событий ночи. Майору Шарпу воспрепятствовали защитить его честь в поединке. Неудача терзала его. Он пошел ночью и убил мужа женщины, которую он безжалостно преследовал. Он очень сожалеет, что должен привести это свидетельство, но у нет другого выбора — и он передал письмо, подписанное и запечатанное печатью маркизы.
Нед Пакенхэм поднял письмо, как если бы оно было заражено чумой, и возвратил его Вонну. Письмо было внесено в протокол военного трибунала.
Вонн показал письмо Шарпу.
— Вы узнаете почерк, майор? Напоминаю вам, что вы находитесь под присягой.
Шарп изучал пухлое, умное лицо.
— Маркиза — француженка, она шпионка, и…
— Спасибо, майор, я только спросил, узнаете ли вы почерк. Узнаете?
Он узнал, но не видел смысла в том, что делать свое положение еще более мрачным, чем оно уже было.
— Я не могу сказать.
Вонн ушел назад к своему столу.
— К счастью, у нас есть свидетели, которые могут…
Шарп повысил голос.
— У меня есть другое письмо от…
— Мы заинтересованы в этом письме, майор!
Вонн резко развернулся, но Пакенхэм поднял руку. Он посмотрел Шарпу в глаза впервые с тех пор, как стрелок вошел в комнату.
— У вас есть другое письмо от этой леди?
Шарп кивнул. Он не сказал Трампер-Джонсу о письме, потому что у Шарпа не было никакой веры в способности молодого человека.
— Она написала мне, сэр, после смерти моей жены. Она хотела выразить мне свои соболезнования. Она сожалела, что не может передать их мне лично. — Он не смог удержаться от легкой улыбки. Такое письмо едва ли пришло бы от женщины, которую он преследовал. Он увидел вспышку надежды на лице лейтенанта Трампер-Джонса. — Я хотел бы, чтобы это письмо тоже занесли в протокол, сэр.
Генералы за столом улыбались, предвкушая победу Шарпа. Пакенхэм откинулся назад.
— У вас есть письмо, майор Шарп?
— В моем ранце, сэр.
— Майор Вонн? — Пакенхэм обернулся к валлийцу. — У вас нет никаких возражений?
— Нет, сэр, ни одного. Но я должен сказать суду, что мы уже конфисковали имущество подсудимого, обыскали его, и никакого письма не было найдено.
— Оно находится в моем ранце! — сказал Шарп упрямо.
Вонн вздохнул.
— Майор Майкл Хоган проводил обыск, сэр. Никакого письма не было обнаружено.
Офицеры за столом снова смотрели на зеленую скатерть, на которой были разложены палаш Шарпа и ножны, побитые на войне, тоже лежали на столе.
Священник маркиза через переводчика засвидетельствовал, что он обнаружил слуг маркиза спящими перед комнатой его хозяина. Возможно, задал он вопрос, им дал сонное зелье подсудимый?
Капитан Морильос, похожий на быка человек, дал свои свидетельские показания. Он видел при свете факела, установленного на воротах сада, офицера стрелков, выходящего в три утра. Нет, он не видел лица человека, но он видел английский мундир и тяжелый палаш.
В зале суда было жарко. Шарп чувствовал, как пот выступил у него под рубашкой. Он слушал безнадежно, поскольку лейтенант Трампер-Джонс был не в состоянии сдвинуть капитана Морильоса с его точки зрения ни на дюйм. Капитан утверждал, что хорошо разбирается в мундирах и холодном оружии и уверен относительно того, что он видел.
У Шарпа не было ничего, кроме знания, что он не виноват. Он поужинал с Харпером, Изабеллой и Д’Алембором, но он ушел до полуночи. Он спал в своей квартире, но он не мог привести свидетелей, которые могли бы поклясться, что они наблюдали за ним всю ночь.
Майор Вонн отмахнулся от мухи, жужжавшей перед его лицом.
— Майор Шарп. Вы знали маркизу де Казарес эль Гранде и Мелида Садаба?
— Да.
— И это знакомство, — выделил он последнее слово, — стало причиной вызова, который вы приняли вчера?
— Нет.
— Нет?
— Я никогда не угрожал ей.
— Отрадно слышать это. — Вонн улыбнулся и сделал два неторопливых шага к центру комнаты. — Но вы действительно знали ее?
— Да.
— Хорошо? Вы знали ее хорошо?
— Да, но…
— Достаточно. Вас вызвал майор Мендора, помощник генерала?
— Да.
— И вы приняли вызов?
— Да.
— Даже при том, что вы знали, что принятие вызова вступает в противоречие с приказами по строевой части армии?
Шарп посмотрел в самодовольное лицо обвинителя.
— Я пошел в брешь в Бадахосе тоже без приказа.
Двое из офицеров за столом улыбнулись. Вонн только поднял бровь.
— Еще одно непродуманное действие, майор?
Шарп ничего не сказал. Вонн вздохнул и отошел назад к столу. Он аккуратно сложил свои бумаги, как если бы он знал, что они больше не понадобятся.
