за нее, и тогда, сэр, вы поехали бы дальше верхом и мы, может быть, догнали бы наших.— Шарп сильно сомневался, что у них есть шансы настичь шесть рот, отступивших из форта Жозеф, но ему хотелось ободрить бригадира. Мун подождал, пока слуга сполоснет ему лицо и вытрет его насухо теплым полотенцем.
— Мы не тронемся с места, капитан, пока меня не осмотрит врач. Маркиза говорит, что местный костоправ заслуживает полного доверия. Она, конечно, чертовски занудливая особа, но помочь не отказалась, и, полагаю, ее врач получше какого-то сомнительного солдатишки. Согласны?
— Думаю, сэр, чем скорее мы уберемся отсюда, тем лучше.
— Не раньше, чем мою ногу осмотрит настоящий врач,— твердо повторил бригадир.— Его уже известили, и он скоро будет здесь. А потом уйдем. Готовьте людей.
Прежде всего Шарп отправил Нулана и его парней к лодочному сараю.
— Охраняйте эту треклятую лодку,— напутствовал он сержанта, после чего поднялся на башню, с которой Харпер, Хэгман и Слэттери наблюдали за окрестностями.— Будь готов, Пэт. Я раздобыл лодку. Осталось только дождаться бригадира.
— Вы раздобыли лодку? Вот так взяли и раздобыли?
— Вот так взял и раздобыл.
— И что нам с ней делать?
Шарп ненадолго задумался.
— Сомневаюсь, что мы сможем догнать остальных, так что самое верное — спуститься вниз по реке. Найдем на побережье британский корабль. И дней через пять будем в Лиссабоне. А оттуда до местоположения полка всего-то день пути.
— Да, было бы неплохо,— закивал Харпер.
Шарп усмехнулся.
— Спешишь к Жоане? — Жоаной звали португальскую девушку, которую Харпер спас в Коимбре и которая с тех пор жила с ним.
— Привязался к девчонке,— беззаботно согласился Харпер.— Она молодец. И готовит, и стирает, и штопает. Никакой работой не брезгует.
— И это все?
— Говорю вам, сэр, она хорошая девушка,— повторил сержант.
— Ну, тогда тебе надо жениться на ней,— сказал Шарп.
Харпер встревожился.
— Невозможно, сэр.
— Вот вернемся, и я поговорю с полковником Лоуфордом.
Официально каждую роту могло сопровождать только шесть жен, но полковник мог дать разрешение на дополнительное место.
Харпер долго смотрел на капитана, пытаясь определить, шутит тот или говорит серьезно, но на лице Шарпа сохранялось непроницаемое бесстрастное выражение.
— У полковника, сэр, и без того забот хватает,— осторожно сказал он.
— Какие у него заботы? Всю работу мы делаем.
— Он же полковник. Значит, должен обо всем думать. Обо всем беспокоиться.
— А я вот, Пэт, о тебе беспокоюсь. Меня беспокоит, что ты грешник. Что попадешь в ад после смерти.
— По крайней мере, сэр, составлю вам компанию.
Шарп рассмеялся.
— И то верно. Что ж, тогда я, пожалуй, не стану обращаться к полковнику.
— Что, сержант, пронесло, а? — заметил, качая головой, Слэттери.
— Теперь все зависит от бригадира,— продолжал Шарп.— Захочет перебраться на тот берег и догонять наших, будем догонять. Захочет плыть вниз по реке, поплывем. Но так или иначе, а через неделю мы должны вернуть тебя Жоане.— Он заметил появившегося на холме всадника и потянулся за подзорной трубой, однако всадник уже исчез. Может, охотник? — Так что, Пэт, будьте готовы. И еще тебе придется нести бригадира. У него теперь костыли, но, если лягушатники свалятся на голову, уходить придется быстро, так что понесешь его к реке.
— В конюшенном дворе есть тачка, сэр,— сказал Хэгман.— На ней навоз возили.
— Поставлю на террасе,— кивнул Шарп.
Отыскав тачку за кучей конского навоза, он прикатил ее на террасу и поставил у двери. Сделал все, что мог. Нашел лодку, выставил охрану, оповестил людей — оставалось только ждать приказа Муна.
Шарп сел у двери, рядом с тачкой, и стянул кивер, подставив лицо теплым лучам солнца. Вздохнул устало, закрыл на минутку глаза и мгновенно уснул. Снилось что-то приятное, но досмотреть сон до конца не получилось — кто-то ударил его по голове. И не во сне, а наяву. Капитан протянул руку за винтовкой и получил еще один удар.
— Наглец! Щенок! — пронзительно завопил кто-то. Шарп открыл глаза. Перед ним стояла старуха, совершенно древняя, с высохшим коричневым лицом, напоминающим потрескавшуюся на солнце глину, и злобными глазками. Одета она была во все черное, и даже седые волосы прикрывала черная вдовья вуаль. Шарп поднялся, потер макушку, на которую пришелся удар костылем.— Ты напал на моего слугу! — крикнула старуха.— Хам!
— Мэм…— Ничего другого Шарп не придумал.
— Вломился в мой лодочный сарай! — проскрипела она.— Ударил моего слугу! Будь мир приличным местом, тебя бы выпороли. Мой муж так бы и сделал.
— Ваш муж, мэм?
— Да, мой муж. Маркиз де Карденас. Он имел несчастье быть посланником при Сент-Джеймсском дворе. Целых одиннадцать лет. Мы жили в Лондоне. Ужасный город. Порочный город. Почему ты напал на моего садовника?
— Потому что он угрожал мне оружием, мэм.
— Он говорит другое.
— Будь мир приличным местом, мэм, слово офицера ставилось бы выше слова слуги.
— Бесстыжий нахал! Я дала тебе приют, я тебя накормила, а ты платишь мне ложью и грубостью. Да еще собираешься украсть лодку моего сына!
— Не украсть, мэм, а позаимствовать.
— Нет! — рявкнула она.— Ты ее не получишь. Лодка принадлежит моему сыну.
— Он здесь, мэм?
— Его здесь нет, да и вас быть не должно. Убирайтесь! Как только врач осмотрит вашего бригадира, так и убирайтесь. Вам позволено взять костыли и ничего больше.
— Да, мэм.
— Да, мэм,— передразнила старуха.— Какой смирный.— Где-то в глубине дома звякнул колокольчик, и она повернулась.— El mеdico.
— Сэр…— Шарп тоже повернулся и увидел запыхавшегося Гехегана.— Сэр… там какие-то… люди…
— Где?
— Возле лодочного сарая, сэр. Человек десять или двенадцать. Все с ружьями. Не подпускают нас к сараю, сэр. Сержант Нулан спрашивает, что делать.
— Они охраняют лодочный сарай?
— Так точно, сэр. Охраняют. Не дают нам к нему подойти. Так вот… Господи, что это?
Бригадир издал громкий вопль — по-видимому, вызванный маркизой врач приступил к осмотру.
— Скажи Нулану, чтобы ничего пока не делал. Пусть остается на месте. Главное, чтобы они не забрали лодку.
— Понял, сэр. Смотреть, чтобы не забрали лодку. А если попытаются?
— Не давать, черт возьми. Пристегните штыки и медленно наступайте на них, целя штыками в пах. Думаю, этого будет достаточно.
— Есть, сэр.— Гехеган ухмыльнулся.— Но вы серьезно, сэр, насчет того, чтобы ничего не делать?
