– Сержант!
Вошел Харпер с семистволкой в руке и увидел девушку.
– Боже, храни Ирландию!
– Разрежь веревки.
Из коридора донесся голос Керси:
– А ну, спокойно!
В гостиной Ноулз пересчитывал людей, отправляя наверх раненых. Полковник что-то лопотал, показывая на девушку, но палаш не опускался, и Шарп боролся с искушением прикончить француза на месте. Не время брать пленных. Он тут как в западне – не знает, что творится снаружи.
Девушка уже встала и растирала запястья, и Шарп отвел палаш.
– Сержант, присмотрите за ней.
Капитан подбежал к окну, разбил стекла клинком и увидел безлюдную мглу. То что надо!
В коридоре уже появились первые красные мундиры. Неожиданно французский полковник страшно закричал, Шарп резко обернулся и увидел, что стройная темноволосая девушка вонзила пленному в живот его собственную саблю. Она улыбалась, и от ее красоты захватывало дух. Харпер смотрел на девушку с ужасом.
Шарп, не глядя на француза, крикнул сержанту:
– Патрик!
– Сэр?
– Всех сюда! В окно! И через ту комнату!
Девушка плюнула на полковника, скорчившегося в луже собственной крови, затем выкрикнула испанское ругательство и взглянула на Шарпа с нескрываемой презрением – ведь он не убил француза.
У Шарпа голова шла кругом от ее ястребиной красоты, он еле расслышал команду на лестничной площадке и бряцанье мушкетов.
Капитан спохватился, обругал себя – нашел время глазеть на красоток! – и бросился за девушкой. Получив свободу и французскую саблю, она выбежала за дверь и повернула направо. Шарп следовал за ней, позабыв осторожность, внимая лишь чутью, твердившему, что в жизни человека бывают обстоятельства (подчас совершенно нелепые), которые способны перевернуть судьбу вверх тормашками.
Глава седьмая
Ноулз поработал на славу. В коридоре, объятом пламенем, не осталось живых врагов. Красные мундиры удерживали лестницу, перезаряжали мушкеты и стреляли, им было нипочем, что ступеньки стали скользкими от крови. Потом за дело взялись стрелки, штуцера прошивали свинцом гостиную на первом этаже, а майор Керси с саблей в руках гнал солдат в спальню, к окну, и кричал:
– Прыгай!
– Ниже прицел! Ниже! – громыхал внизу Харпер, командуя стрелками.
В гостиную проникали гусары, кашляли от дыма. Красномундирники сыпались из окон второго этажа, строились во дворе. Не появлялся один лишь Шарп.
– Его нет! – Майор Керси схватил Ноулза за плечо. – Убираемся! Могут конницей ударить!
Девушка исчезла за дверью. Шарп кинулся следом, заметив мимоходом статую Девы Марии; в ее ногах трепетали огоньки многочисленных свечей. Вспомнилось, как католики из роты говорили, что сегодня, то есть вчера, – пятнадцатое августа, Успение Пресвятой Девы Марии; прямо-таки на руку, ведь за дверью – чернильная мгла.
Капитан прихватил свечу и побежал вдогонку за стихающими шагами. Оступившись на скользкой ступеньке, он не удержался на ногах. И выругался. Его место – в роте, нельзя гоняться за незнакомой девчонкой лишь потому, что у нее длинные черные волосы, как у Жозефины, и стройная фигурка, и вообще она красотка, каких поискать.
Но эта ночь выдалась не для осмысленных поступков, а для безумного угара, для игры ва-банк – Шарп лишь сообразил, что она была в плену, а значит, враги почему-то сохранили ей жизнь, а значит, эта девушка нужна и ему.
Здравый смысл испарился на нижних ступеньках. Он знал, что лестница состоит из четырех маршей и нижний ведет в подвал. Шарп летел по нему, почти забыв осторожность, и вдруг навстречу взметнулась белая рука и раздался тихий возглас. Путь им преграждала дверь, через щели в филенках просачивался свет, однако ничто не говорило, что там кто-то затаился. Вопреки предостережению незнакомки, Шарп распахнул дверь. В погребе висела лампа на крючке, а под ней, лицом к двери, стоял улан с мушкетом при штыке. Он бросился вперед, видимо, больше надеясь на штык, чем на пулю, но уж в чем, в чем, а в таких поединках Шарп собаку съел. Он подпустил штык поближе, шагнул в сторону и даже не нанес удара, а лишь подставил клинок под живот противника.
Потом его чуть не стошнило.
Погреб был сплошь забрызган кровью – в нем убивали десятками самых изощренных способов. Вдоль стен стояли пустые стеллажи для винных бутылей, а на полу чернела испанская кровь; расплываясь в глазах, как в кошмарном сновидении, лежали изувеченные трупы. Молодых и старых, мужчин и женщин – всех умертвили с изуверской жестокостью.
У Шарпа родилась страшная мысль, что это, возможно, происходило вчера, как раз в те часы, когда он рассматривал долину с холма, когда он считал, что в селе нет мирных жителей. Он лежал в балке, солнце грело спину – а в винном погребе медленно, в чудовищных муках погибали мирные жители. Невозможно было пересчитать скорченные трупы, даже представить, как пытали этих людей перед смертью. Среди них были и дети – совсем малыши, вряд ли понимавшие, что происходит. Их, конечно, убили на глазах у матерей.
Шарп стоял, охваченный бессильной яростью, а девушка ходила в сумраке и склонялась над мертвецами.
Снаружи донесся залп. Рота пробилась! Наверняка!
Шарп схватил девушку за руку.
– Идем!
– Нет!
Она кого-то искала. Переворачивала трупы, презрев окружающий ужас. Зачем среди мертвецов поставили часового?
Шарп прошел мимо нее, взял фонарь и услышал стон из дальнего темного угла старого винного погреба. Услышала и девушка.
– Рамон!
Шарп наступил на безжизненную плоть, поморщился, угодив лицом в паутину, и наконец смутно разглядел мужчину, прикованного к стене. Некогда было рассуждать, откуда на стене винного погреба взялись кандалы. Капитан поднял фонарь – то, что он принял за цепи, оказалось кровавыми следами. Человека не приковали к каменной стене, а прибили заживо.
– Рамон! – Девушка скользнула к распятому, безуспешно задергала гвозди, а Шарп поставил фонарь на пол и стал бить о шляпку гвоздя бронзовой рукоятью палаша. Бил то справа, то слева, слыша топот копыт за стеной, крики и залпы, бил в лихорадочной спешке, и наконец гвоздь вышел, из раны потекла свежая кровь. Опять залп, опять топот; Шарп все стучал и стучал, и в конце концов пленник получил свободу.
Англичанин отдал девушке палаш и взвалил Рамона – или как его звали на самом деле? – на плечо.
– Пошли!
Девушка провела его через дверь, в которую они входили, по ковру из крови и трупов. Фонарь в ее руке осветил крышку люка. Шарп опустил на пол стенающую ношу, приналег плечом, и порыв свежего ночного ветра развеял зловоние крови и мертвечины. Стрелок выпрямился и с удивлением обнаружил, что люк открылся за каменной оградой, и тут же сообразил: его тут соорудили, чтобы не загромождать подвозимым провиантом двор и кухню. Он оглянулся и увидел роту – солдаты спокойно уходили колонной по трое.
– Сержант!
Харпер обернулся, и в сполохах пожара Шарп увидел на его лице огромное облегчение.
