— Очень ровная насечка, — сказал Весси, медленно поворачивая череп и разглядывая отметину под разными углами. — И разумеется, мы уверены, что ее не сделали во время вскрытия, когда, например, снимали крышку?
— Разумеется, — ответила я, ставя крышку черепа на место. — Как ты и сам можешь видеть, порез находится на полтора дюйма ниже линии, сделанной при вскрытии. Да и угол совсем другой. Видишь?
Передо мной вдруг возник мой собственный огромный указательный палец, оказавшийся под увеличительным стеклом.
— Порез скорее вертикальный, чем горизонтальный.
— Верно. Рассматривать надрез в качестве артефакта аутопсии можно только в том случае, если твой помощник был не вполне трезв.
— А это не может быть след борьбы? — предположил Марино. — Кто-то бросается на нее с ножом, она сопротивляется и...
— Конечно, такой вариант возможен, — согласился Весси, внимательно изучая каждый миллиметр кости. — Но меня смущает то, что надрез очень тонкий и ровный. Он имеет одинаковую глубину по всей длине, от одного края до другого, что необычно для простого удара ножом. В большинстве случаев порез глубже в начале, там, где лезвие ударило в кость, а потом делается мельче.
Алекс сопроводил свой комментарий наглядной демонстрацией с рассеканием воздуха воображаемым ножом.
— Нужно также помнить, что многое зависит от положения нападающего по отношению к жертве в момент удара, — дополнила я. — Стояла ли жертва или лежала? Где находился ее противник — позади, сбоку или над ней?
— Вот именно, — сказал Весси и, отойдя к шкафчику из темного дуба, открыл стеклянную дверцу и снял с полки старый череп. Вернувшись к столу, он протянул его мне и указал на отчетливо заметную грубую рану, захватывающую как левую теменную, так и затылочную области, то есть нанесенную высоко над левым ухом. — Ты спрашивала насчет скальпирования. Это череп ребенка восьми или девяти лет. Его сначала оскальпировали, потом сожгли. Пол определить не удалось, но я знаю, что у бедняги была больная нога. Так что убежать он не мог. Именно такого рода порезы типичны при скальпировании.
На мгновение я закрыла глаза, представляя, как это могло произойти: ковыляющий ребенок, стекающая на землю кровь, крики соплеменников, пылающий поселок.
— Вот скоты! — сердито выругался Марино. — Как можно делать такое с ребенком!
— А как можно делать такое вообще? — Я повернулась к Весси: — Значит, порез на нашей кости не характерен для скальпирования.
Алекс сделал глубокий вдох, потом медленно выпустил воздух.
— Знаешь, Кей, одинакового ничего не бывает. У индейцев было много способов снятия скальпа. Чаще всего кожу надрезали кругом, чтобы легче содрать ее с черепа. В некоторых случаях довольствовались скальпом со свода черепа, в других снимали также уши, глаза, лицо и шею. Иногда с одной жертвы снимали несколько скальпов. Один прием часто можно увидеть в старых вестернах: жертву хватают за волосы и кожу срезают ножом или саблей.
— Для трофея, — пробормотал Марино.
— Да, но снятие скальпа — это еще и демонстрация умения и храбрости. Символ мачо, как сказали бы в наше время. И конечно, присутствовали и другие мотивы: культурные, религиозные, даже медицинские. В данном случае попытка снять скальп, если таковая и имела место, не удалась, потому что волосы у нее остались. И еще. На мой взгляд, надрез был сделан весьма аккуратно и с использованием очень острого инструмента. Исключительно хорошо заточенного ножа. Лезвия бритвы или резака. Даже скальпеля. В момент совершения операции жертва была жива и умерла не от этого.
— Нет, причиной смерти было ранение в шею, — сказала я.
— Других отметин я не обнаружил, за исключением, может быть, вот этой. — Он переместил лупу к скуловой кости. — Есть тут что-то очень слабое. Настолько слабое, что наверняка и не определишь. Видишь?
Я наклонилась поближе.
— Да, может быть. Вроде паутинки.
— Верно. Интересно, пожалуй, лишь то, что эта паутинка, как ты выразилась, проходит под тем же углом, что и надрез. Скорее вертикально, чем горизонтально.
— Что-то меня уже тошнит, — хмуро сказал Марино. — Без обид, но давайте ближе к делу. Что у нас получается? Какой-то подонок перерезает девчонке горло и уродует лицо? А потом поджигает дом?
— Это один из возможных вариантов, — согласился Весси.
— Обезображивание лица подразумевает что-то личное, — продолжал Марино. — При условии, что речь не идет о каком-нибудь помешанном. Обычно убийцы не уродуют лицо жертвам, если между ними нет никакой связи.
— Как правило, это так, — согласилась я. — На основании личного опыта могу сказать, что когда дело обстоит не так, то мы имеем дело со спонтанным нападением со стороны психически неуравновешенного человека.
— Как хотите, но тот, кто поджег дом Спаркса, действовал далеко не спонтанно, — заметил Марино.
— То есть вы рассматриваете и вариант так называемого домашнего убийства, — пробормотал Весси, продолжая разглядывать череп через лупу.
— Нам приходится рассматривать все варианты, — сказала я. — Но никак не могу представить, чтобы такой человек, как Спаркс, убил собственных лошадей.
— Может, он был вынужден пойти на это, чтобы скрыть убийство. Может, он на это и рассчитывал. Что
