Ги Вексий, чувствуя натиск с обеих сторон и видя, что его красный флаг упал, отвел трех оставшихся рыцарей назад, но только чтобы присоединиться к последним французским всадникам. В бой вступил сам король вместе со своим другом, королем Богемии. Хотя и слепой, Иоанн Богемский настоял на участии в сражении. Его телохранители связали поводья своих коней и поместили королевского скакуна в середину, чтобы он никуда не свернул.
– Прага! – издали они свой боевой клич. – Прага! Сын короля принц Карл тоже присоединился к отряду.
– Прага! – закричал он, когда богемские рыцари бросились в последнюю атаку, больше похожую на неуверенное продвижение среди груды трупов, еле шевелившихся тел и обезумевших лошадей.
Принц Уэльский остался жив. Золотой ободок наполовину срубили с его шлема, и верхний край щита раскололся в пяти-шести местах, но теперь принц вел войско в контратаку. Сотня солдат с ним, рыча и вопя, страстно жаждали добить последнего врага, пришедшего в меркнущем свете на место побоища, где уже погибло столько французов.
Граф Нортгемптонский, приводивший в порядок задние ряды войска принца, чтобы они держали строй, ощутил, что ход боя переменился. Страшный натиск на английских латников ослаб, и, хотя французы пытались снова атаковать, лучшие их воины были ранены или убиты, а новые подходили слишком медленно. Он крикнул своим солдатам, чтобы те следовали за ним.
– Просто бейте их! – кричал он. – Убивайте!
Лучники, латники и даже хобелары, пришедшие из составленных кольцами телег, что прикрывали пушки на флангах строя, набросились на французов. Томасу, присевшему на корточки рядом с мессиром Гийомом, это напомнило безудержную ярость атак у Канского моста. Выплеснулось на волю безумие, кровавое безумие, и французам оно несло смерть. Англичане натерпелись в этот долгий летний вечер и, стремясь отомстить за страх, испытанный при виде налетавших на них огромных коней, яростно убивали королевских всадников. Их вел принц Уэльский, он сражался бок о бок с лучниками и латниками, в кровавом ожесточении рубил коней и рыцарей. Погиб король Майорки, и граф Сен-Поль, и герцог Лорренский, и граф Фландрский. Потом упало богемское знамя с тремя белыми перьями, а слепого короля стащили на землю и изрубили топорами и мечами. Королевский выкуп погиб вместе с королем, а его сын истек кровью на теле отца, поскольку телохранители, стесненные мертвыми конями, все еще привязанными к живым, были перебиты англичанами по одному. Наступавшие не выкрикивали боевой клич, а просто безумно выли, как пропащие души. Они были все в крови, она забрызгала их, текла по ним, пропитала их, но это была французская кровь. Принц Уэльский клял умирающих богемцев, которые не давали ему добраться до французского короля, чье сине-золотое знамя все еще развевалось. Два английских латника рубили королевского коня, на них набросились королевские телохранители, другие англичане набежали, чтобы стащить Филиппа на землю. Принцу Уэльскому хотелось быть там, чтобы самому захватить в плен вражеского короля, но один из богемских коней, умирая, привстал рядом, и принц, все еще в шпорах, зацепился за конскую попону. Он пошатнулся. В этот момент Ги Вексий увидел черные доспехи, королевский плащ и сломанный золотой ободок, а также заметил, что принц потерял равновесие, зажатый среди умирающих коней.
Вексий развернулся и бросился вперед.
Томас увидел, как Вексий повернул коня. Он не мог дотянуться до него мечом, для этого нужно было перебраться через тех же коней, где застрял принц. Но под правой рукой оказалось черное ясеневое копье с серебряным наконечником, и, схватив его, Томас бросился на всадника. Скит со своим старым мечом тоже был здесь, он перелезал через богемских коней.
Копье святого Георгия ударило Ги Вексия в грудь. Серебряное острие смялось и запуталось в малиновом полотнище, но у старого ясеневого древка хватило крепости отбросить всадника назад и не дать его мечу дотянуться до принца, которого два латника в это время отцепляли от попоны. Вексий ударил снова, вытянувшись в седле, и Уилл Скит с ревом обрушил на него меч. Но Вексий принял удар черным щитом. Обученный конь инстинктивно перешел в атаку, и всадник нанес сокрушительный удар.
– Нет! – вскрикнул Томас.
Он снова ткнул копьем, но это было слабое оружие, и сухое ясеневое древко треснуло, ударившись о щит Вексия. Уилл Скит оседал на землю, через пробоину в его шлеме текла кровь. Вексий занес меч, чтобы снова ударить его, а Томас споткнулся. Меч рассек голову Скита, и черная маска Вексиева забрала повернулась к Томасу. Уилл Скит лежал на земле без движения. Конь Вексия повернулся таким образом, чтобы хозяин мог наиболее удачно нанести удар, и в блеске французского меча Томас увидел свою смерть. В панике и отчаянии он ткнул концом сломанного черного копья в раскрытый рот коня и вонзил деревяшку в язык животного. Жеребец заржал, шарахнулся в сторону и встал на дыбы, а Вексия отшвырнуло на заднюю луку седла.
Конь с безумными белыми глазами за шанфроном и с окровавленным ртом снова повернулся к Томасу, но принц Уэльский наконец освободился и со своими латниками набросился на Вексия с другой стороны. Всадник отбил меч принца, но, увидев, что перевес не на его стороне, погнал коня прочь, через битву, подальше от опасности.
– Чаша моя преисполнена! – вдруг крикнул Томас на латыни, сам не зная почему.
Слова сами вышли из него, слова его умирающего отца. Однако они заставили Вексия обернуться. Он взглянул через прорези в шлеме и увидел черноволосого парня с его собственным знаменем в руках. Но тут новая волна объятых мщением англичан хлынула по склону, и Вексий снова пришпорил коня и помчался через побоище, через умирающих людей и разбитые надежды Франции.
С вершины английского холма доносились ликующие крики. Король приказал конным рыцарям резерва атаковать французов. Они взяли наперевес копья, из обоза вывели новых коней, и многие смогли сесть верхом, чтобы преследовать разбитого врага.
Иоанн Эноский, властитель Бомона, взял у короля Франции поводья и повел коня Филиппа прочь от побоища. Одного королевского коня убили англичане, и его пришлось заменить. Сам король получил рану на лице, поскольку настоял, что будет сражаться с поднятым забралом, чтобы французы видели его на поле боя.
– Пора уходить, сир, – мягко проговорил Иоанн.
– Все кончено? – спросил Филипп.
На его глазах блестели слезы, а в голосе слышалось неверие.
– Кончено, сир.
Англичане выли, как бешеные псы, а рыцарство Франции дергалось в конвульсиях и истекало кровью на склоне холма. Иоанн Эноский не понимал, как это получилось, он лишь видел, что битва, орифламма и честь Франции – все проиграно.
– Пойдемте, сир, – сказал он и потянул королевского коня прочь.
Группы французских рыцарей на конях под попонами, утыканными стрелами, скакали через долину к дальнему лесу, темневшему в наступающей ночи.
– Тот астролог, Иоанн, – сказал французский король.
– Сир?
– Пусть его казнят. Страшной казнью. Ты слышишь меня? Страшной!
Устремляясь прочь с горсткой оставшихся телохранителей, король плакал.
Французы бежали, ища спасения в сгущавшихся сумерках, их отступление перешло в галоп. Английские всадники прорвались сквозь остатки рухнувшего французского строя и пустились в преследование.
Среди убитых и раненых ходили латники. Казалось, что английский склон дрожит – это дергались в конвульсиях умирающие люди и кони. Долину усеивали тела генуэзцев, убитых собственными нанимателями. Внезапно стало очень тихо. Не было слышно ни лязга оружия, ни хриплых криков, ни барабанного боя. Только стоны и редкие вскрики, но это казалось тишиной. Ветер шевелил упавшие знамена и теребил белые перья торчащих стрел, напоминавших мессиру Гийому луговые цветы.
Все было кончено.
Сэр Уильям Скит остался жив. Он не мог говорить, в его глазах не было жизни, он словно оглох. Он не мог встать, хотя и попытался. Томас приподнял его, но потом ноги Скита подогнулись, и он осел на окровавленную землю.
Отец Хобб с необычайной осторожностью снял с него шлем. По седым волосам Скита хлынула кровь, и Томас вскрикнул, увидев оставленную мечом рану на голове: осколки черепа, пряди волос и обнажившиеся
