мозги…
– Уилл… – Томас опустился рядом с ним на колени. – Уилл…
Скит посмотрел на него, не узнавая. В его пустых глазах застыла полуулыбка.
– Уилл! – позвал Томас.
– Он умирает, Томас, – тихо проговорил отец Хобб.
– Нет! Черт побери, нет! Вы слышите? Он будет жить. Молитесь за него, черт бы вас побрал!
– Помолюсь, видит Бог, помолюсь, – успокоил Томаса священник, – но сначала нужно постараться его вылечить.
Помогла Элеонора. Она обмыла рану, и они вместе с отцом Хоббом сложили обломки черепа, как кусочки черепицы. Потом Элеонора оторвала лоскут от своего голубого платья и осторожно перебинтовала раненому голову, завязав концы под подбородком. Скит стал похож на старушку в платке. Пока Элеонора и священник перевязывали его, Уилл не издал ни звука, а если и ощущал какую-то боль, то ничем этого не выказал.
– Попей, Уилл, – сказал Томас и протянул ему взятую у погибшего француза бутыль с водой.
Скит его не услышал. Элеонора взяла сосуд и поднесла к губам Уилла, но вода потекла по его подбородку.
Уже стемнело. Сэм и Джейк развели костер, боевым топором изрубив на дрова французские копья. Уилл Скит сидел у огня. Он дышал, но этим все и ограничивалось.
– Я видел такое раньше, – сказал Томасу мессир Гийом. Он почти не говорил после битвы, но теперь сел рядом с Томасом и смотрел, как его дочь ухаживает за Скитом. Тот принял из ее рук пищу и воду, однако не ответил, когда она попыталась заговорить с ним.
– Он поправится? – спросил Томас. Мессир Гийом пожал плечами.
– Я видел однажды, как человеку разрубили череп. Он прожил еще четыре года, но только благодаря присмотру сестер в аббатстве.
– Он будет жить! – убежденно воскликнул Томас. Мессир Гийом поднял руку Скита, подержал несколько секунд и выпустил.
– Возможно, – проговорил он скептически. – Он был тебе близок?
– Он был мне как отец.
– Отцы умирают, – мрачно сказал рыцарь.
Он казался опустошенным, как человек, обративший меч против своего короля и нарушивший свой долг.
– Он будет жить, – упрямо повторил Томас.
– Спи, – сказал мессир Гийом. – Я присмотрю за ним.
Томас уснул среди трупов, на боевой позиции, где стонали раненые, а ночной ветер шевелил белые гусиные перья истыкавших долину стрел. Состояние Уилла Скита к утру не изменилось. Он так и сидел с пустыми глазами, глядя в никуда.
– Я разыщу графа, – сказал отец Хобб, – и пусть он отправит Уилла в Англию.
Войско вяло шевелилось. Сорок английских латников и столько же лучников похоронили в Креси в церковном дворе, но сотни французских трупов, за исключением принцев и высшей знати, оставили лежать на холме. Жители Креси, если захотят, смогут похоронить их сами, а Эдуарду Английскому не было до них дела.
Отец Хобб искал графа Нортгемптонского. Сразу после рассвета на подмогу уже разбитому войску прибыли две тысячи французских пеших ополченцев. В утренней дымке они приняли приветствующих их всадников за своих, но тут рыцари опустили забрала, взяли копья наперевес и пришпорили коней. Ими командовал граф Нортгемптонский.
Большинство английских рыцарей в предыдущие дни отказались от возможности сражаться верхом, но теперь, этим воскресным утром, их огромные жеребцы пробили кровавые бреши в рядах ополченцев, а потом развернулись, и всадники стали рубить уцелевших, сея панику. Французы побежали, а безжалостные англичане скакали вслед, рубили и кололи, пока не устали от бойни.
На холме между Креси и Вадикуром собрали множество вражеских знамен. Флаги были изорваны, а некоторые промокли от крови. Эдуарду принесли орифламму. Он свернул ее и велел священникам вознести благодарность. Его сын остался жив, битва была выиграна, и весь христианский мир теперь узнает, что Бог покровительствует англичанам. Король собрался провести весь день на поле боя, чтобы отметить победу, а потом хотел идти дальше. Его войско по-прежнему изнемогало от усталости, но теперь у солдат была обувь, и их ждала еда. Скотина мычала под ножами стрелков, солдаты несли еду с холма, где французское войско оставило свои запасы. Некоторые собирали в поле стрелы и связывали в охапки, а женщины грабили мертвых.
Граф Нортгемптонский вернулся на холм близ Креси довольный и разгоряченный.
– Разделали их, как баранов на бойне! – радовался он, а потом проехался вдоль холма, чтобы оживить переживания последних двух дней.
Граф остановился рядом с Томасом и улыбнулся стрелкам и их женщинам.
– Ты переменился, молодой Томас! – радостно воскликнул граф.
И осекся. Он увидел Уилла Скита, бессмысленного, как младенец, с перевязанной синим платком головой.
– Уилл? – окликнул он его. – Сэр Уильям? Скит не шелохнулся.
– Ему прорубили череп, милорд, – сказал Томас.
Напыщенность графа улетучилась, как воздух из проткнутого пузыря. Качая головой, он понуро сгорбился в седле, повторяя:
– Нет, нет. Только не Уилл!
Граф все еще держал в руке окровавленный меч, но теперь вытер клинок о конскую гриву и засунул его в ножны.
– Я собирался отправить его назад, в Бретань, – сказал он. – Он будет жить?
Никто не ответил.
– Уилл? – позвал граф.
Он неуклюже слез с седла и опустился на корточки рядом с йоркширцем.
– Уилл! Скажи мне что-нибудь, Уилл!
– Ему нужно в Англию, милорд, – проговорил отец Хобб.
– Конечно, – согласился граф.
– Нет, – сказал Томас. Граф нахмурился.
– Нет?
– В Кане есть врач, милорд, – объяснил по-французски Томас, – и я бы отвез его туда. Этот врач творит чудеса, милорд.
Граф печально улыбнулся.
– Кан снова в руках французов, и я сомневаюсь, что они окажут тебе радушный прием.
– Окажут, – сказал мессир Гийом, и только тут граф заметил француза и его незнакомый наряд.
– Это пленный, милорд, – объяснил Томас, – он мой друг. Мы служим вам, так что выкуп принадлежит вам, но только он может отвезти Уилла в Кан.
– Выкуп большой? – осведомился граф.
– Огромный.
– Тогда ваш выкуп, сэр, – жизнь Уилла Скита, – сказал граф мессиру Гийому, потом встал и, передав поводья коня одному из стрелков, повернулся к Томасу.
«Мальчишка переменился, – подумал он, – стал похож на мужчину. Остриг волосы – вот в чем дело. Точнее, обкорнал. Теперь он выглядит как солдат, как человек, за которым стрелки пойдут в бой».
– Ты мне понадобишься весной, Томас, – сказал граф. – Нужно будет возглавить лучников, и, если Уилл не сможет, придется тебе. Пока пригляди за ним, но весной – снова ко мне на службу, слышишь?
– Да, милорд.
– Надеюсь, твой лекарь действительно умеет творить чудеса, – сказал граф Нортгемптонский и с этими словами удалился.
Мессир Гийом понял только то, что было сказано по-французски. Он вопросительно посмотрел на Томаса.
