чудом все еще держался на ногах и мелкими неверными шажками двигался к краю каменного круга. Раненый уперся в каменную преграду, и на какую-то секунду показалось, что он сейчас рухнет наземь. Но вспышка боли пронзила его, заставила выгнуться дугой и откинула назад. Он дико завертелся, разбрызгивая кровь, сделал несколько шагов и наконец упал. Умирающий дергался в агонии, и каждый спазм, перекручивавший его тело, что-то означал для впившихся в него глазами Морганы и Бализа. Моргана подошла поближе, чтобы не упустить ни одного движения, ни единой конвульсии. Несколько секунд ноги умирающего дергались, потом кишки вывалились из разверстой раны, голова запрокинулась и в горле послышался булькающий хрип. Волна крови с силой плеснула из раскрытого рта и хлынула к ногам Морганы. Сакс умер.
Что-то в позе Морганы, во всем ее облике предвещало плохое. Это ощущение сразу же охватило всю толпу, которая ожидала самого ужасного приговора. Моргана отошла назад и встала рядом с Бализом, который хрипло, вызывающе закудахтал. Нимуэ встала с места и наклонилась над застывающей кровью, затем внимательно осмотрела лежащее тело и присоединилась к Моргане и Бализу. Толпа ждала.
Наконец Моргана опять двинулась к распростертому на земле саксу, остановилась и заговорила. Она обращалась к Овейну, защитнику короля, который стоял рядом с венценосным младенцем, но вся толпа разом подалась вперед, боясь упустить хоть слово.
— У короля Мордреда, — провозгласила прорицательница, — будет долгая жизнь. Он станет предводителем в битве и познает победу.
Вздох облегчения прошел по толпе. Предсказание можно было считать благоприятным, хотя, думаю, каждый понимал, как много осталось невысказанным, а несколько присутствовавших могли припомнить и церемонию провозглашения королем Утера, когда кровавый след умирающей жертвы и такая же агония обескровленного тела верно предсказывали славное правление. И пусть предсказание, сделанное по смерти Вленки, не сулило славы, но все же некоторую надежду оно вселяло.
Эта смерть явилась последним испытанием. Мордреда провозгласили королем. Бедная Норвенна, похороненная под алтарем храма терновника Инис Видриного, наверняка попыталась бы совершить всю эту церемонию по-иному. Но соберись здесь тысяча епископов и мириады христианских святых, чтобы молиться за Мордреда на троне, ничто не изменило бы предсказания.
* * *
Тристан из Кернова прибыл днем. Мы были на пиру в честь Мордреда. Весельем это торжество не отличалось, и с появлением Тристана его не прибавилось. Никто даже и не заметил приезда принца, пока он не протиснулся к большому очагу — и огненные блики заиграли на его кожаных нагрудных пластинах и железном шлеме. Тристана знали как друга Думнонии, и епископ Бедвин приветствовал его именно так, но тот в ответ обнажил меч.
Такой жест всех насторожил, потому что ни один человек не должен был входить в пиршественный зал с оружием, тем более в день празднования провозглашения короля. Многие в зале уже были пьяны и шумели, но и они умолкли, воззрившись на юного темноволосого принца.
Бедвин сделал вид, что не замечает сверкнувшего клинка.
— Ты спешил на провозглашение, принц? Без сомнения, тебя задержали? Путешествие зимой не из легких. Входи. Желаешь сесть тут, рядом с Агриколой Гвентским? Вот жареная оленина.
— Я пришел с ссорой, — громко сказал Тристан.
За открытыми дверьми зала, где пелена холодного снега пополам с дождем заслоняла дальние холмы, стояли шестеро его стражников. Это были угрюмые люди в мокрых плащах и набухших от сырости доспехах, щиты их были повернуты вверх, военные копья остро отточены.
— Ссора! — оживился Бедвин, будто это слово его обрадовало. — Только не сейчас, не в этот благословенный день.
В зале раздались выкрики. Некоторые воины, достаточно пьяные, чтобы обрадоваться возможности подраться, пожелали принять вызов. Но Тристан не обратил на них никакого внимания.
— Кто будет говорить со мной от имени Думнонии? — сурово проговорил он.
Последовало минутное замешательство. Овейн, Артур, Герайнт и Бедвин — все они обладали властью, но ни один не мог считать себя главным. Принц Герайнт, который никогда не стремился к главенству, пожал плечами, как бы отстраняясь. Овейн мрачно глядел на Тристана, а Артур уважительно отступил чуть назад, уступая место Бедвину, который очень робко пробормотал, что как главный советник королевства он может говорить лишь от имени короля Мордреда.
— Тогда скажи королю Мордреду, — продолжал Тристан, — что между моей и его страной будет кровь, если я не получу справедливости.
Бедвин был растерян, руки его дрожали. Он лихорадочно соображал, что ответить, но ничего путного ему в голову не приходило. Ответил Овейн.
— Скажи то, что должен сказать, — спокойно потребовал он.
— Люди моего отца, — начал Тристан, — были под защитой верховного короля Утера. Они и прибыли в эту страну по его просьбе, чтобы работать на рудниках и жить в мире со своими соседями. Но прошлым летом некоторые из соседей пришли к их рудникам и принесли с собой меч, огонь и смерть. Пятьдесят восемь мертвецов. Скажи своему королю, что ценой за их жизни будет выкуп и жизнь того человека, кто приказал убивать. В ином случае мы придем с нашими мечами и щитами, чтобы силой взять то, что требуем отдать миром.
Раздался громоподобный смех Овейна.
— О, малютка Кернов! Мы так напуганы!
Отовсюду неслись презрительные и оскорбительные пьяные выкрики. Кернов действительно была маленькой страной и никак не могла сравниться по силе с Думнонией. Епископ Бедвин попытался прекратить шум, но зал был полон пьяных хвастливых мужчин, и они не унимались, пока сам Овейн не потребовал тишины.
— Я слышал, принц, — сказал Овейн, — что на торфяник напали ирландские Черные Щиты Энгуса Макайрема.
Тристан плюнул в пол.
— Для того, чтобы это сделать, — процедил он, — им пришлось бы перелететь через всю страну по небу, потому что никто не видел их. Они здесь не были и даже яйца не украли ни у одного думнонийца.
— Это потому, что они боятся нашей Думнонии, а не твоего Кернова, — хохотнул Овейн, и весь зал снова разразился глумливым смехом.
Артур подождал, пока утихнет смех, и любезно спросил:
— Ты знаешь кого-нибудь другого, кроме Энгуса Макайрема, кто мог бы напасть на твоих людей?
Тристан резко повернулся и стал разглядывать сидевших на корточках людей. Он увидел лысую голову принца Кадви из Иски и указал на него своим мечом.
— Спроси его. Или еще лучше, — он возвысил голос, чтобы перекрыть насмешливые выкрики, — расспроси свидетеля, который стоит на улице.
Кадви уже был на ногах и требовал, чтобы принесли его меч, а татуированные копьеносцы принялись выкрикивать оскорбления и грозить резней всему Кернову.
Артур хлопнул рукой по высокому столу. Гулкий звук эхом разлетелся по залу и принес с собой тишину. Агрикола Гвентский, сидя рядом с Артуром, не поднимал глаз, давая понять, что эта ссора не его дело, но я сомневаюсь, чтобы хоть одно слово пролетело мимо этих чутких ушей.
— Если хоть один человек посмеет пустить кровь сегодня вечером, — отчеканил Артур, — он мой враг. — Подождав, пока Кадви и его люди успокоятся, он опять обратился к Тристану: — Веди своего свидетеля, лорд.
— Разве это суд? — возразил Овейн.
— Пусть свидетель войдет! — настаивал Артур.
— Это пир! — протестовал Овейн.
— Пусть свидетель войдет, пусть он войдет, — вторил епископ Бедвин.
Он жаждал, чтобы это неприятное дело разъяснилось и закончилось, и надеялся, что Артур сумеет все уладить.
Люди непроизвольно придвинулись к центру зала. Но как только появился свидетель Тристана, раздались смешки, потому что это была маленькая, лет девяти, девочка, которая спокойно вошла и, упрямо
