леске, и спустил ее на воду. Оказалось, эта развалина все же держится на плаву. Ветер как раз дул оттуда, где стоял флот датчан, и, дождавшись окончания прилива, я в почти до половины залитой водой лодке поплыл навстречу свободе; обломок дерева служил мне рулевым веслом. Завывал ветер, я промок и продрог, но к ночи достиг-таки северного берега широкого Пула. Там я снова превратился в одного из скедугенганов и крался через камыш и вереск, пока не добрался до твердой земли, где можно было спрятаться в кустах и поспать. Утром я пошел на восток, подгоняемый ветром и дождем, и к вечеру явился в Гемптон. Где выяснил, что Милдрит и моего сына здесь нет.
Их увез Одда Младший.
Отец Виллибальд все мне рассказал. Одда прибыл утром, когда Леофрик был на побережье, спасая лодки от ураганного ветра. Одда Младший сообщил, что датчане уходят, что они, надо полагать, убили заложников и в любой момент могут прийти в Гемптон, поэтому Милдрит надо бежать.
– Она не хотела уезжать, господин, – сказал Виллибальд робко. Его испугал мой гнев. – У них были лошади, господин, – добавил он, словно это что-то объясняло.
– И ты не послал за Леофриком?
– Они мне не позволили, господин. – Он помолчал. – Мы испугались. Датчане нарушили перемирие, и мы думали, ты погиб.
Леофрик выслал погоню, но поскольку прошло почти все утро, прежде чем он выяснил, что Одда увез Милдрит, он не знал, куда они могли уехать.
– На запад, – сказал я, – обратно в Дефнаскир.
– А что датчане? – спросил Леофрик. – Куда они идут?
– Обратно в Мерсию? – предположил я. Леофрик пожал плечами.
– Через Уэссекс? Где ждет Альфред? Ты говоришь, они отправились на конях. Хорошие у них кони?
– Никуда не годные. Еле ноги волочат от голода.
– Значит, они идут не в Мерсию, – твердо сказал Леофрик.
– Может, хотят встретиться с Уббой, – предположил отец Виллибальд.
– Убба!
Я давно уже не слышал этого имени.
– Разное поговаривают, – взволнованно проговорил Виллибальд. – Будто бы он был в Уэльсе с бриттами. И будто бы у него флот на Сэферне.
Это было не лишено смысла. Убба заменил погибшего брата, Хальфдана, и, видимо, вел новую армию датчан на Уэссекс, но куда именно? Если он пересечет широкое море Сэферн, он окажется в Дефнаскире, но может пройти и по рекам, чтобы вторгнуться на земли Альфреда с севера. Хотя в тот миг мне было на это наплевать, я хотел только найти жену и ребенка. За моим желанием скрывалась гордыня, но не только. Мы с Милдрит хорошо подходили друг другу, я скучал по ней и хотел увидеть сына. Та церемония в заливаемой дождем церкви оказывала свое магическое воздействие: я хотел вернуть Милдрит, хотел наказать Одду Младшего за то, что он ее увез.
– Дефнаскир, – повторил я, – вот куда стремятся негодяи. Туда мы завтра и отправимся.
Я был уверен: Одда рвется за спасительные стены родного дома. Не потому, что боится моей мести – он не сомневался, что я мертв, – но потому, что боится датчан. Я опасался, что датчане и впрямь могут перехватить его по дороге на запад.
– Отправимся вдвоем? – уточнил Леофрик. Я покачал головой.
– Мы возьмем «Хеахенгеля» и всю команду. Леофрик посмотрел на меня скептически.
– В такую погоду?
– Ветер стихает, – сказал я.
Так оно и было, хотя солома на крышах до сих пор шуршала, а ставни хлопали. На следующее утро ветер стал еще слабее, но по водам Гемптона все еще ходили пенные барашки, и волны сердито бились о берег, давая понять, что море за Соленте бурное и яростное. Однако в тучах, которые гнал по небу восточный ветер, появились просветы, и я не собирался ждать. Двое из команды, оба бывалые моряки, попытались отговорить меня от путешествия. Они сказали, что уже видели такую погоду и шторм еще вернется. Я отказался им верить, и, надо отдать им должное, эти люди все-таки пошли со мной, как и отец Виллибальд, ненавидевший море, а таких больших волн не видевший ни разу в жизни.
Мы вышли из вод Гемптона, подняли парус в Соленте, втащили весла на борт и понеслись, подгоняемые восточным ветром, словно за кормой у нас плыл сам Мировой Змей. «Хеахенгель» проложил путь по бурным волнам внутреннего моря, высоким и пенным, хотя мы все еще находились в месте, защищенном от бурь. Затем остались позади белые скалы Наэдлз острова Вихт, и нас встретили первые шумные волны открытого моря, и «Хеахенгель» склонился перед ними. Но мы все равно продвигались вперед. Ветер налетал порывами, солнце сверкало в просветах темных туч и блестело на вздыбленных волнах, и вдруг Леофрик заорал и показал куда-то.
Он увидел датский флот. Датчане, как и я, поверили, что погода стала лучше, и, должно быть, поспешили догнать Гутрума: вся флотилия выходила из Пула, огибая выступы скал, тоже направляясь на запад. Это означало, что они двигаются на Дефнаскир или же собираются дойти до Корнуолума и соединиться с войском Уббы в Уэльсе.
– Хочешь врезаться в них? – хмуро поинтересовался Леофрик.
Я налег на рулевое весло, поворачивая корабль к югу.
– Мы их обойдем.
Я имел в виду, что мы выйдем в море и вряд ли кто-нибудь из них удосужится нас преследовать. Они спешат добраться до места назначения, и, если повезет, быстрый «Хеахенгель» опередит датчан, которые едва-едва миновали остров.
Мы шли по ветру, и было радостно вести корабль по сердитому морю, хотя я сомневаюсь, что много радости испытывали те, кто вычерпывал воду со дна «Хеахенгеля». Один из черпальщиков поглядел за корму и вдруг окликнул меня; я обернулся и увидел идущий по рваным волнам черный шквал: злобный смерч из тьмы и дождя двигался быстро, так быстро, что Виллибальд, перевесившийся через борт и кормивший рыб, упал на колени, перекрестился и начал молиться.
– Убрать паруса! – крикнул я Леофрику.
Он бросился вперед, но было поздно, ураган нас нагнал.
Только что сверкало солнце, и вдруг мы оказались игрушкой в руках дьявола. Шквал врезался в нас, словно вражеский клин. Судно содрогнулось, вода и ветер внезапно погрузили нас во тьму, «Хеахенгель» развернуло боком к волне, и я ничего не мог сделать, чтобы его выровнять. Я увидел, как покатился по палубе Леофрик, когда корабль лег бортом на воду.
– Черпайте! – отчаянно закричал я. – Черпайте!
А потом огромный парус с оглушительным треском порвался в клочья, и обрывки захлопали по реям. Корабль медленно выпрямился, но теперь сидел очень низко. Я изо всех сил старался завершить разворот, медленно вернуть судно на прежний курс и повести дальше через бушующее море и ветер. Люди молились, крестились, вычерпывали воду, остатки паруса и порванные лини превратились в обезумевших демонов, одинокие чайки вскрикивали над нами, словно валькирии, и я, помню, подумал, как нелепо будет погибнуть в море после того, как Рагнар совсем недавно спас меня от смерти.
Каким-то чудом нам удалось опустить шесть весел, по два человека на каждом, и мы стали продвигаться в этом хаосе вперед. Двенадцать человек гребли, трое пытались срезать ставшие бесполезными снасти, остальные вычерпывали воду. Все делалось без приказов, никакой голос не смог бы перекрыть завывания ветра, сдиравшего шкуру с моря, оставлявшего на нем белые полосы пены. Накатывали гигантские волны, но «Хеахенгель» легко переваливал через них, хотя они и угрожали нас захлестнуть. Но потом я увидел, как качнулась мачта и разошлись ванты. Мой крик был напрасным, никто не услышал меня, и вот толстый ствол переломился и упал.
Мачта свалилась на борт, вода снова начала нас заливать, но Леофрику с дюжиной матросов каким-то чудом удалось перекатить мачту в море; она шлепнулась сбоку, и корабль содрогнулся, до сих пор привязанный к ней паутиной веревок. Я увидел, как Леофрик, схватив топор, принялся рубить лини, и закричал во всю глотку, чтобы он прекратил.
Упавшая мачта, привязанная к судну, придала ему устойчивости. Она помогала «Хеахенгелю» держаться на плаву. Гигантские волны катились под нами, а мы смогли перевести дух.
