Я не ответила.
– Я не хотел с тобой ругаться. Просто говорю, что нам есть над чем подумать, – неловко добавил он.
– Нет, ты не прав, – ответила я, кашлянув. У меня ныло все тело. – Нам не о чем думать. Он был опознан, Марино, – всеми возможными способами. Кэрри Гризен не имитировала его убийство, чтобы Бентон мог скрыться на некоторое время. Разве ты не понимаешь, что это невозможно? Он мертв, Марино. Он мертв.
– Ты его вскрывала? Видела отчет о вскрытии? – не сдавался он.
Останки Бентона отправили в отдел главного судмедэксперта Филадельфии. Я не запрашивала отчет о его вскрытии.
– Нет, ты не присутствовала на вскрытии, в противном случае я считал бы тебя самой чокнутой из моих знакомых, – сказал Марино. – Значит, ты ничего не видела. Знаешь только то, что тебе сказали. Не хочу твердить одно и то же, но это так. А если кому-то было нужно выдать эти кости за останки Бентона, как ты об этом узнаешь, если не проводила экспертизу?
– Налей мне виски, – попросила я.
Глава 32
Я повернулась к Марино, прислонившись спиной к стене, словно у меня не хватало сил стоять на ногах.
– Вот это да! Ты знаешь, сколько здесь стоит виски? – изумился Марино, закрывая дверцу мини- бара.
– Мне все равно.
– В любом случае платит Интерпол, – решил он.
– И мне нужна сигарета, – добавила я.
Он прикурил для меня 'Мальборо'. Марино протянул высокий стакан неразбавленного виски со льдом, держа в другой руке банку с пивом.
– Я хочу сказать, – продолжил он, – если Интерпол может проделывать все эти штуки с электронными авиабилетами, шикарными отелями и 'конкордами' – а мы тем временем не встретили ни одного человека, который поговорил бы с нами о деле, – почему ты думаешь, что эта контора не может подделать улики?
– Они вряд ли сфабриковали бы убийство Бентона психопатом, – ответила я.
– Но они могли это сделать. Может, идеально подошел расклад. – Он выпустил дым и отхлебнул пива. – Я хочу сказать, док, что если подумать, то сфабриковать можно все на свете.
– Анализ ДНК...
Я не смогла закончить предложение. Передо мной возникли образы, которые я слишком долго отгоняла от себя.
– Отчеты можно подделать.
– Прекрати!
Но под действием пива исчезли все барьеры, и Марино продолжал излагать свои фантастические версии, выводы и измышления. Он бубнил свое, но мне казалось, будто его голос начал отдаляться. Меня охватила дрожь. В темном, заброшенном уголке моего 'я' начал разгораться огонек. Мне отчаянно хотелось верить, что домыслы Марино – правда.
В пять часов утра я все еще спала в платье на кушетке. Ужасно болела голова. Во рту ощущался отвратительный вкус перегара и сигарет. Я приняла душ и долго смотрела на телефон, стоявший около кровати. Задуманное пугало меня. Я была в замешательстве.
В Филадельфии сейчас была почти полночь, и я оставила сообщение доктору Вэнсу Харстону, главному судебно-медицинскому эксперту. Дала ему номер факса в своем номере и повесила на ручку двери табличку 'Не беспокоить'. Марино встретил меня в холле. Я ничего не сказала ему, лишь едва слышно поздоровалась.
Внизу звякали тарелки – в кафе накрывали столы, – служащий щеткой и тряпкой мыл стеклянные двери. Кофе еще не приготовили. Единственной гостьей в кафе была женщина, положившая свою норковую шубу на спинку кресла. Перед крыльцом нас ждал другой 'мерседес'.
На этот раз нам попался торопливый угрюмый водитель. Я потирала виски и смотрела, как мимо проносились мотоциклисты по собственным невидимым трассам, петляя между машинами и ревя моторами в туннелях. Мне стало грустно, когда я вспомнила автокатастрофу, в которой погибла принцесса Диана.
Помню, что, проснувшись, услышала о ее смерти в 'Новостях' и не могла поверить, что нашим божествам может быть уготована земная, случайная смерть. В гибели по вине пьяного шофера нет ничего торжественного или величественного. Смерть – великий уравнитель. Ей безразлично, кто ты и что ты.
Небо было темно-синим. Тротуары мокрые после мытья. Вдоль улиц были расставлены зеленые мусорные баки. Мы продребезжали по брусчатке площади Согласия и поехали по набережной Сены, которую не было видно за высоким ограждением. Электронные часы на Лионском вокзале показывали семь двадцать, внутри звучал беспрестанный шум шагов: люди спешили за утренними газетами.
У билетной кассы я встала за женщиной с пуделем и внезапно обратила внимание на хорошо одетого седого человека с резкими чертами лица. Издалека он был похож на Бентона. Я невольно оглядела зал. Сердце стучало, будто не в состоянии перенести такое.
– Кофе, – сказала я Марино.
Мы сели за стойку вокзального кафе, и нам подали эспрессо в крохотных коричневых чашечках.
– Что это еще такое? – заворчал Марино. – Я просил нормального кофе. Как насчет сахара? – спросил он женщину за стойкой.
