Как всегда, мысли об Элен были остро приправлены чувством вины перед Терезой. Он изменил ей, стыдился измены, но ничего не мог с собой поделать. Светловолосая француженка, жена дряхлого испанского вельможи, занозой засела в его мозгу. Да, Шарп хотел увидеть её снова.
– Дюко, верните миру майора Шарпа. – Дюбретон вклинился между ними.
– Шарп – единственный из ваших гостей, кто стоит моего внимания. – рябой не добавил «сэр».
Полковник иронично посоветовал:
– Побеседуйте с лордом Фартингдейлом. Опытный военачальник, книжку написал.
– Сэр Огастес Фартингдейл? Кабинетный бумагомаратель. Весь его опыт целыми абзацами позаимствован из сочинения майора 24-го полка Чемберлена. Хотя, конечно, в известном прилежании ему не откажешь.
Дюко отхлебнул из бокала и окинул зал цепким взором:
– Офицеры-фузилёры, лейтенант Южно-Эссекского, один стрелок (не считая вас, майор Шарп). Дайте- ка сообразить. Полнокровный батальон? Фузилёры, вне сомнения. Рота 60-го полка и ваша рота. Вы всерьёз надеялись внушить нам, что у вас много солдат?
Шарп прищурился:
– Один полк линейной пехоты, сто двадцать улан, полторы сотни драгун. И один кабинетный бумагомаратель. Вы, майор. По-моему, мы на равных.
Дюбретон расхохотался. Дюко неприязненно скривил рот. Французский полковник взял Шарпа под локоть и увёл подальше от маленького офицера.
– Дюко – чинодрал, но чинодрал гораздо более опасный, чем ваш сэр Огастес.
Шарп оглянулся на рябого:
– Что за птица?
– Из Парижа. Человек Фуше.
– Фуше? Это кто?
– Вы не слышали о Фуше? Завидую. – Дюбретон взял стакан пунша с проносимого мимо подноса, – Фуше – министр полиции. Серый кардинал. Время от времени он садится в лужу и теряет расположение императора, но ненадолго.
Полковник кивнул на Дюко:
– Они все слеплены из одного теста. Готовы найти врага под собственной подушкой. Сегодня для нас – Рождество, а для него – 5-е Нивоза, 20-го года, и ему плевать на указ императора, отменяющий революционный календарь. Для нас – служба, для него – Служение.
– Зачем вы его привели?
– Думаете, у меня был выбор? Он сам решает, куда идти и с кем говорить.
Шарп пристально вгляделся в Дюко. Маленький майор оскалился, его зубы были красны от пунша.
Дюбретон приказал плеснуть Шарпу вина:
– Завтра выступаете?
– Зависит от настроения сэра Огастеса. Он верховодит.
– Серьёзно? – Дюбретон поднял брови, и в то же мгновенье скрипнули двери, – О! Наши дамы!
После непродолжительного ритуала знакомства, церемонного целования ручек и прочих учтивых расшаркиваний Дюбретон приступил к рассадке приглашённых. Сэра Огастеса он усадил рядом с собой, посередине стола лицом к двери. Дюко незамедлительно занял стул с другой стороны от Фартингдейла. Дюбретон заметил тоскливый взор англичанина, направленный на Жозефину:
– Ну же, сэр Огастес. Нам так много надо с вами обсудить. У вас с леди Фартингдейл впереди целая жизнь, тогда как мы имеем в распоряжении всего пару часов вашего драгоценного времени.
Широким жестом француз указал на португалку:
– Могу я просить вас сесть напротив мужа, леди Фартингдейл? Дверь тщательно занавешена, а широкие плечи майора Шарпа защитят вас от случайного сквозняка.
Французы вертели сэром Огастесом, как хотели. Отсадив Жозефину, они лишили Фартингдейла шанса увильнуть от неприятного вопроса, отвлёкшись на даму сердца. Дюбретон подсыпал соли на раны англичанина, отведя собственной супруге стул слева от себя. Выражение лица сэра Огастеса было несчастным и затравленным. Наблюдая за ним, Шарп недоумевал. Как мужчина может испытывать почти физическую боль оттого, что его шлюшку отделяют от него два метра.
Мадам Дюбретон улыбнулась Шарпу:
– Впервые, майор, мы встречаемся с вами в мирной обстановке.
– Да уж, мадам.
– Последний раз, когда я видела майора Шарпа, – она повысила голос, чтобы её слышали все присутствующие, – он был в крови от макушки до пят, с мечом в руке. Картина устрашающая.
– Я приношу свои извинения за это, мадам.
– Что вы, что вы, майор! Лучшего мы в то мгновенье и пожелать не могли!
– Ваша находчивость, мадам, и ваш Александр Поуп избавили нас от главной головной боли. Мы понятия не имели, где вас прячут.
Горькие складки у её рта разгладились, пропала бледность, мадам Дюбретон словно помолодела лет на десять. Она и её муж лучились счастьем обретения друг друга.
– Я всегда повторяла, что поэзия когда-нибудь мне пригодится. Александр вечно подшучивал надо мной.
Упоминание его второго имени смутило Дюбретона, но беседе пришёл конец, ибо принесли суп.
Первая ложка вызвала в Шарпе бурю эмоций. Сказать, что суп был вкусен, значит, не сказать ничего. У Шарпа зародилось подозрение, что вторая ложка супа просто не может быть столь же восхитительна, но она была!
Дюбретон довольно поинтересовался:
– Ну, как?
– Выше всяких похвал!
– Каштаны. Рецепт незамысловат: немного овощного бульона, каштаны, масло и петрушка. Самое сложное в приготовлении – чистка каштанов, но у нас достаточно пленников. Вуаля!
– Каштаны с петрушкой и всё?
Драгунский капитан проворчал, что в супе не хватает сливок. Его высказывание покоробило немца- улана, заявившего, мол, горе-кашевару, портящему суп сливками, он, немец-улан, не доверил бы и яиц сварить! Капитан фузилёров припомнил, как варить яйца «в мешочек», а Гарри Прайс пел дифирамбы «томми», английским блинчикам, для готовки которых требовались лишь мука и вода. Для записи «элементарного», как он говорил, рецепта лейтенанту всё равно понадобилось несколько минут. Сэр Огастес ни к селу, ни к городу рассказал, как он удивился, узнав, что португальцы в еду пускают ботву репы, а не корнеплод. Жозефина, обуреваемая обидой за сограждан, парировала: материальная пища английских еретиков столь же груба, сколь духовное их окормление. Под перепалку Шарп не заметил, как опустела его тарелка.
Чья-то нога коснулась майора под столом. Он повернулся влево. Жозефина болтала с соседом-драгуном. Француз низко-низко наклонился к тарелке, жадно ныряя взором в глубокое декольте португалки. Идя сюда, Жозефина надела новое платье с модным вырезом. Должно быть, его привёз с собой сэр Огастес, метавший взгляды-молнии попеременно то в Шарпа, то в бесстыдника-драгуна. Прикосновение повторилось. Жозефина обратилась к Шарпу:
– Вам нравится, майор?
– Восхитительно.
Вестовой налил Шарпу вина. Ногти у парня были обломаны об огниво и черны от пороха.
Сэр Огастес подался вперёд:
– Дорогая?
– Что, Огастес?
– Ты не простудишься? Может, принести шаль?
– Не нужно, дорогой.
Португалка улыбнулась Фартингдейлу, незаметно водя изящной ступнёй по лодыжке Шарпа. Дверь кухни распахнулась, и оттуда рысцой выбежали ординарцы, неся подносы, уставленные пышущими жаром
