одной из загадок, оставшихся еще с древних времен. Такие кольца можно встретить по всей Англии, среди них попадаются огромные, но это кольцо, примерно около пятнадцати шагов в ширину, представляло собой просто десяток покрытых лишайником камней, не превышающих рост человека.
Стеапа посмотрел на камни и, к моему удивлению, заговорил.
— Это свадьба, — сказал он.
— Свадьба? — не понял я.
— Нечестивцы танцевали, — прорычал он, — а дьявол превратил их в камень.
— А почему дьявол так поступил? — с любопытством спросил я.
— Потому что они поженились в воскресенье, конечно. Люди никогда не должны жениться в воскресенье, никогда! Все это знают.
Мы скакали дальше в молчании. Потом, снова меня удивив, Стеапа начал рассказывать о своих родителях, которые были рабами Одды Старшего.
— Однако мы жили не так уж плохо, — сказал он.
— В самом деле?
— Да, мы пахали землю, сеяли зерно, убирали урожай.
— Но сдается мне, олдермен Одда там не жил, верно? — Я указал большим пальцем в сторону разрушенной усадьбы, бывшего дома Стеапы.
— Нет! Нет, конечно! — Стеапу позабавил мой вопрос.
— Он не жил там, у него был свой дом. И до сих пор все еще есть. Но там жил его управляющий. Человек, который отдавал нам приказы. Большой человек! Очень высокий!
Поколебавшись, я высказал предположение:
— А твой отец был невысоким?
— Откуда ты знаешь? — удивился Стеапа.
— Просто догадался.
— Он был хорошим работником, мой отец.
— Это он научил тебя драться?
— Он не учил, нет. Никто не учил. Я научился сам.
Чем дальше мы продвигались на юг, тем меньше видели следов разорения. И вот что было странным: датчане ушли как раз на юг. Мы это точно знали, потому что нам сказали — датчане все еще в южной части графства, но почему-то все вокруг вдруг стало казаться таким, как всегда. Мы видели людей, удобрявших поля, копавших канавы, ставивших изгороди. На пастбищах паслись ягнята. К северу отсюда лисы жирели, загрызая ягнят, но здесь домашний скот охраняли пастухи с собаками.
И тем не менее датчане были в Кридиантоне.
В деревне, стоящей на берегу ручья под огромным, поросшим дубами холмом, нам рассказал об этом священник. Он нервничал, потому что, увидев мои длинные волосы и браслеты у меня на руках, решил, что я датчанин. Мой северный акцент его не разубедил, но Стеапа его успокоил. Они поговорили, и священник высказал предположение, что лето будет дождливым.
— Это точно, — согласился Стеапа. — Дуб зазеленел раньше ясеня.
— Верная примета, — сказал священник.
— Далеко ли до Кридиантона? — вмешался я в разговор.
— Если идти пешком, на дорогу уйдет все утро, господин.
— Ты видел там датчан? — спросил я.
— Да, господин, видел.
— Кто их возглавляет?
— Не знаю, господин.
— У них есть знамя?
Священник кивнул:
— Оно висит на доме епископа, господин. На нем нарисована белая лошадь.
Итак, там был Свейн: знамя с изображением белой лошади подтвердило, что он остался в Дефнаскире, а не попытался присоединиться к Гутруму.
Повернувшись в седле, я посмотрел на родную деревню священника, которую не тронула война. Ни одна крыша не сгорела, ни один амбар не был опустошен, да и церковь все еще стояла на своем месте.
— Датчане сюда приходили? — спросил я.
— О да… Они приходили, и не один раз.
— Они насиловали? Грабили?
— Нет, господин. Но они купили зерно. Заплатили за него серебром.
Датчане, которые хорошо себя ведут. Еще одна странность.
— Они осадили Эксанкестер? — спросил я.
Такая осада имела бы смысл. Кридиантон находился достаточно близко к Эксанкестеру, чтобы дать приют большей части датского войска, в то время как остальные датчане окружили бы город побольше.
— Нет, господин, — ответил священник. — Нет, насколько мне известно.
— Тогда чем же они занимаются? — заинтересовался я.
— Они просто стоят в Кридиантоне, господин.
— А Одда сейчас в Эксанкестере?
— Нет, господин. Он в Окмундтоне, с господином Харальдом.
Я знал, что дом шерифа находился в Окмундтоне, у северного края огромного торфяника; однако уж больно далеко оттуда до Кридиантона, там явно не место человеку, желающему доставлять неприятности датчанам.
Я поверил священнику, когда тот сказал, что Свейн в Кридиантоне, но все-таки мы поскакали туда, чтобы убедиться самим. Мы приблизились к городу в середине дня по тропинкам, вьющимся по лесистым холмам, и увидели на палисаде датские щиты. Мы со Стеапой спрятались в лесу на холме и оттуда рассматривали часовых у ворот и людей, наблюдающих за пастбищем, где сорок или пятьдесят лошадей щипали первую весеннюю травку. Я мог разглядеть дом Одды Старшего, где воссоединился с Милдрит после боя у Синуита, а также треугольное датское знамя, развевающееся над самым большим домом, принадлежавшим епископу. Западные ворота были открыты, хотя хорошо охранялись, и, несмотря на часовых и щиты на стене, город выглядел вполне мирно.
«На этом холме следовало бы находиться саксам, — подумал я, — наблюдающим за врагом и готовым на него напасть».
Но вместо этого датчане расположились тут как ни в чем не бывало, и никто не тревожил их.
— Как далеко отсюда до Окмундтона? — спросил я Стеапу.
— Мы сможем добраться туда к закату.
Я заколебался. Если Одда Младший действительно в Окмундтоне, то зачем мне туда ехать? Он был моим врагом и поклялся меня погубить. Правда, Альфред вручил мне клочок пергамента, приказывавший Одде встретить меня добром, но какую силу имеют написанные слова против ненависти?
— Не бойся, Одда тебя не убьет, — сказал Стеапа, снова меня удивив. Очевидно, он догадался, о чем я думаю. И повторил: — Он тебя не убьет.
— Почему?
— Потому что я не буду ждать, пока он тебя убьет, — ответил Стеапа и повернул свою лошадь на запад.
Мы добрались до Окмундтона в сумерках.
Этот маленький городок вытянулся вдоль реки, под защитой высокого известнякового холма, на котором крепкий палисад обеспечивал убежище на случай прихода врага. На холме сейчас никого не было, и город, не имевший стен, выглядел мирным. Хотя в Уэссексе шла война, жители Окмундтона, как и Кридиантона, явно наслаждались миром. Дом Харальда находился недалеко от укреплений на холме, и никто не окликнул нас, когда мы въехали во внешний двор.
Там слуги узнали Стеапу и осторожно поприветствовали его. Потом из дверей дома вышел управляющий и при виде богатыря дважды восхищенно хлопнул в ладоши.
— А мы слышали, будто тебя взяли в плен язычники, — сказал он.
