— Но не только за Уэссекс! — Теперь голос Альфреда звучал громче. — Здесь есть люди из Мерсии, из Нортумбрии, из Восточной Англии!
Лично я не знал тут никого из Восточной Англии, а из Нортумбрии были только мы с Беоккой, но никто, казалось, не обратил на это внимания.
— Мы все — единая Англия! — закричал Альфред. — И мы сражаемся за всех саксов!
Он снова замолчал.
Людям нравилось то, что они слышали, но вряд ли они разделяли с королем идею единой Англии. Слишком это было сложно для простых воинов, собравшихся на лугу.
— Почему датчане сюда явились? — вопросил Альфред. — Они хотят позабавиться с нашими женами, они хотят превратить наших детей в рабов и забрать наши дома, но они нас еще не знают!
Последние шесть слов он произнес медленно, раздельно, отчетливо и громко выговаривая каждое.
— Они не знают наших мечей, — продолжал король, — они не знают наших топоров, они не знают наших копий и нашей свирепости! Завтра мы их научим! Завтра мы их убьем! Завтра мы изрубим их на куски! Завтра мы обагрим землю их кровью и заставим их скулить! Завтра мы заставим их просить у нас пощады!
— Никакой пощады! — крикнул кто-то.
— Никакой пощады! — громко прокричал Альфред, но я-то знал, что на самом деле он так не думает.
Он бы скорее даровал пощаду датчанам, предложил им любить Бога и попытался их вразумить, но в последние минуты король научился наконец разговаривать с воинами.
— Завтра вы будете сражаться не за меня! — выкрикнул он. — Это я сражаюсь за вас! За Уэссекс! Я сражаюсь за ваших жен, за ваших детей и за ваши дома! Завтра мы будем драться за все это, и, клянусь могилой моего отца и жизнью моих детей, завтра мы победим!
Ему ответили приветственные крики. Говоря по чести, это нельзя было назвать особо зажигательной боевой речью, но то было лучшее, что мог предложить Альфред, и это сработало. Люди топали; имевшие щиты колотили по ним мечами и копьями, и сумерки вокруг нас наполнились ритмичным грохотом.
— Никакой пощады! — кричали люди.
Звук отдавался эхом от склонов холмов:
— Никакой пощады, никакой пощады!
Мы были готовы к решительной битве.
И датчане тоже были готовы.
Ночью небо затянули облака. Звезды исчезли одна за другой, тонкий месяц поглотила тьма.
Заснуть было нелегко, и, сидя рядом с Исеулт, которая чистила мою кольчугу, я точил оба своих меча.
— Завтра ты победишь, — сказала Исеулт тихо.
— Ты видела это во сне?
— Сны больше не посещают меня с тех пор, как я крестилась, — покачала она головой.
— И что, крещение того стоило?
— Я должна в это верить, — ответила она.
Камень со скрипом пополз вниз по лезвию. Вокруг все тоже точили оружие.
— Когда все кончится, — сказал я, — мы с тобой уедем и построим свой дом.
— Когда все кончится, — возразила она, — ты уедешь на север. Только на север, и никуда больше. К себе домой.
— Тогда ты пойдешь со мной.
— Может быть.
Исеулт передвинула кольчугу и принялась натирать следующую ее часть куском овчины так, чтобы звенья засияли.
— Я не могу видеть свое будущее. Оно всегда во тьме.
— Ты станешь госпожой Беббанбурга, — заявил я, — я одену тебя в меха и увенчаю ярким серебром.
Исеулт улыбнулась, но я заметил слезы на ее щеках и решил, что это от страха. В ту ночь многие в нашем лагере испытывали страх, особенно когда люди заметили свет на ближайших холмах — там, где датчане разожгли свои костры.
Мы немного поспали, но задолго до рассвета меня разбудил мелкий дождь. Все вокруг тоже проснулись: люди зашевелились и принялись натягивать воинское снаряжение.
Потом в сером утреннем свете мы двинулись вперед.
Дождь то прекращался, то начинался снова, злой и колючий, он все время хлестал нам в спину. Большинство из нас шли пешком, а немногочисленные лошади везли щиты. Осрик и его люди двигались впереди, потому что хорошо знали графство.
Альфред сказал, что люди из Вилтунскира построятся в боевом порядке справа и с ними встанут люди из Суз Сеакса, за которыми во главе своих гвардейцев будет сам король: его гвардия состояла из воинов с Этелингаэга. Еще с Альфредом будут фирды Дефнаскира, Торнсэты и Хамптонскира, отряды Харальда, Бургварда и моего двоюродного брата из Мерсии, а слева встанет сильный фирд Суморсэта под командованием Виглафа.
Всего три с половиной тысячи человек.
С нами шли и женщины. Некоторые несли оружие мужчин, другие — свое собственное.
Почти никто не разговаривал. Утро выдалось холодное, а трава была скользкой из-за дождя. Люди проголодались и устали, да к тому же всем было не по себе перед битвой.
Альфред приказал мне отобрать пятьдесят человек, но Леофрик не захотел отдать столько из своего отряда, поэтому я взял людей у Бургварда — тех, что сражались вместе со мной на «Хеахенгеле», превращенном в «Огненного дракона», а теперь пришли сюда из Гемптона. Стеапа тоже был с нами, потому что, как ни странно, мы прониклись друг к другу взаимной симпатией. Со мной был также отец Пирлиг, одетый сегодня как воин, а не как священник.
Нас набралось меньше тридцати человек, но, когда мы поднимались по склону мимо покрытой зеленым мхом старинной могилы, к нам подошел Этельвольд.
— Альфред считает, что я могу сражаться рядом с тобой, — сообщил он.
— Он так и сказал?
— Он велел мне быть с тобой рядом.
Я улыбнулся. Вообще-то мне хотелось, чтобы рядом со мной были только люди вроде Эадрика или Кенвульфа, Стеапы или Пирлига — словом, те, кому я мог доверять, зная, что они будут твердо держать свои щиты.
— Ты будешь у меня за спиной, — сказал я Этельвольду.
— Это как? — не понял тот.
— В клине ты встанешь прямо за мной и приготовишься в случае чего занять мое место.
Юнец воспринял это как оскорбление.
— Я хочу быть в первых рядах! — настаивал он.
— Ты когда-нибудь сражался в клине?
— Ты же знаешь, что нет.
— Ну, тогда и нечего лезть вперед. К тому же если Альфред вдруг погибнет, кто тогда станет королем?
— А… — На его губах появилась слабая улыбка. — Значит, мне держаться за тобой?
— Да, все время оставайся у меня за спиной.
Исеулт и Хильда вели мою лошадь.
— Если мы проиграем, — сказал я им, — забирайтесь обе в седло и скачите.
— Куда?
— Куда угодно, подальше отсюда. Возьмите деньги.
Я сложил все свое серебро и ценности в седельные сумки.
