для убийства, словно гончие для погони, и угрожать их душам не имело ни малейшего смысла, ибо о таких вещах эта грубая солдатня даже не задумывалась.
– Я иду в Дарем, чтобы найти одного человека, – ответил де Тайллебур.
– Что за человек? – поинтересовался сэр Уильям, не убирая меча от шеи священника.
– Он монах, – терпеливо пояснил тот, – и теперь уже древний старик, если вообще жив. Он француз, бенедиктинец, бежавший из Парижа много лет назад.
– Почему он убежал?
– Потому что король хотел заполучить его голову.
– Король? Голову монаха? – недоверчиво спросил шотландец.
– Монаха-то монаха, – сказал де Тайллебур, – только этот монах не всегда был бенедиктинцем. Когда-то он состоял в тамплиерах.
– Вот оно что…
Сэр Уильям начал понимать.
– И этот человек знает, – продолжил француз, – где спрятано великое сокровище.
– Сокровище тамплиеров?
– До сих пор все считали, что клад тамплиеров сокрыт где-то в Париже, но не были уверены, остался ли в живых хоть кто-нибудь, кто мог бы знать, где именно. И только в прошлом году выяснилось, что этот французский монах жив и находится в Англии. Видишь ли, этот бенедиктинец был у тамплиеров ризничим. Ты знаешь, что это такое?
– Не делай из меня дурака, отец, – холодно сказал сэр Уильям.
Де Тайллебур наклонил голову, признавая справедливость этого упрека, и смиренно продолжил:
– Если кто и знает, где находится сокровище тамплиеров, то это, конечно, бывший ризничий, а он, как мы выяснили, нынче живет в Дареме.
Сэр Уильям убрал оружие. В словах священника был смысл. Рыцарский орден тамплиеров, или храмовников, орден монашествующих воинов, поклявшихся защищать дороги между христианским миром и Иерусалимом, стяжал немыслимые богатства. Это было неразумно, ибо вызвало зависть королей, а из завистливых королей получаются страшные враги. Именно такого врага храмовники и получили в лице короля Франции, задумавшего уничтожить орден и прибрать к рукам его богатства. Рыцарей-монахов обвинили в ереси, и угодливые законники, не интересуясь истиной, состряпали приговор. Вожди ордена отправились на костер, сам орден объявили распущенным, а его владения конфисковали в казну. Однако главная цель достигнута не была, сокровища ордена бесследно исчезли. И кому как не бывшему ризничему было знать, куда именно.
– Когда их там разогнали? – уточнил сэр Уильям.
– Двадцать девять лет тому назад, – ответил де Тайллебур.
– Значит, ризничий может быть еще жив, – рассудил шотландец.
Хотя лет ему немало, он, надо думать, совсем уже дряхлый. Рыцарь убрал меч в ножны, полностью поверив рассказу де Тайллебура, хотя правдой в нем было только то, что в Дареме и верно жил монах. Но он не был французом, никогда не состоял в ордене тамплиеров и об их кладе, надо полагать, ничего не знал. Но Бернар де Тайллебур говорил убедительно, а история о пропавших сокровищах бродила по всей Европе. Ее пересказывали друг другу повсюду, от замков и монастырей до лачуг и придорожных харчевен. А поскольку сэру Уильяму очень хотелось верить, что судьба ведет его прямиком к богатейшему кладу, он легко дал себя в этом убедить.
– Если ты найдешь этого человека, – сказал он де Тайллебуру, – и если он жив, и если потом ты доберешься до сокровища, то это лишь только благодаря нам. Благодаря тому, что мы доставили тебя сюда, ты добрался до Дарема под нашей защитой.
– Верно, сэр Уильям, – отозвался де Тайллебур. Рыцаря такая сговорчивость удивила. Он нахмурился, задумчиво поерзал в седле и уставился вниз на доминиканца, как бы оценивая, насколько тому можно доверять.
– Поэтому мы должны поделить это сокровище, – заявил шотландец.
– Конечно, – немедленно согласился де Тайллебур. Сэр Уильям отнюдь не был дураком и прекрасно понимал, что если сейчас отпустить священника в Дарем, то больше он его не увидит. Поерзав в седле, рыцарь задумчиво уставился на север, в сторону собора. По слухам, клад тамплиеров состоял из иерусалимского золота, причем золота этого там было столько, что трудно себе представить. Но даже если и так, он, Дуглас, все одно не сможет прибрать все это несусветное богатство к рукам и переправить к себе в Лиддесдейл. При подобном размахе дела без короля не обойтись. Может быть, Давид Второй и слишком разнежился, получив французское воспитание, может быть, ему и не хватает качеств настоящего мужчины, но он все равно остается королем, а стало быть, располагает большими возможностями, чем простой рыцарь. Например, Давид Шотландский запросто мог вести переговоры с Филиппом Французским почти на равных, тогда как посланца сэра Уильяма Дугласа в Париже просто никто бы не принял.
– Джейми! – рявкнул он своему племяннику, одному из двух воинов, охранявших де Тайллебура. – Вы с Дугласом доставите этого священника обратно к королю.
– Ты должен отпустить меня в город! – попытался протестовать доминиканец.
Сэр Уильям свесился с седла.
– Хочешь, чтобы я отрезал твои драгоценные яйца и сделал кошель из твоей мошонки, а? – с улыбкой спросил он священника и обернулся к племяннику: – Скажешь королю, что у этого французского попика есть новость, касающаяся всех нас, так что пусть его задержат до моего возвращения.
Рыцарь разумно рассудил, что если в Дареме действительно живет старый бенедиктинец-француз, то он как-нибудь найдет его сам. Желательно, чтобы возможность допросить старика получили слуги короля Шотландии, потому как тайну монаха, буде таковая действительно есть, можно будет продать французскому королю, сорвав при этом хороший куш.
– Забирай его, Джейми, – скомандовал он, – да приглядывай за этим чертовым слугой! Отними-ка у него меч.
Мысль о том, что какой-то клирик со слугой могут оказать ему сопротивление, вызвала у Джеймса Дугласа усмешку, но он повиновался дяде и потребовал, чтобы смуглый слуга отдал оружие. Тот заартачился было, и Джеймс уже схватился за собственный клинок, но после нескольких резких слов де Тайллебура слуга дал-таки себя разоружить. Ухмыльнувшись, парень подвесил отобранный меч к собственному поясу и сказал:
– Порядок, дядя. Они не доставят мне хлопот.
– Двигайте, – распорядился сэр Уильям и проводил взглядом племянника с его спутником, которые верхом на славных, захваченных во владениях Перси в Нортумберленде скакунах повели священника со слугой в королевский лагерь. Рыцарь не сомневался, что клирик нажалуется королю, и Давид, человек слабохарактерный, который и в подметки не годится своему великому отцу, будет переживать по поводу того, как бы ему не прогневать Всевышнего, а заодно и французов. Глупец, лучше бы думал о том, как не прогневать сэра Уильяма!
При этой мысли рыцарь самодовольно улыбнулся, но тут же приметил, что некоторые его люди на дальнем конце поля бредут пешком.
– Эй! – заорал он. – Какого черта? Кто приказал спешиться?
И только тут сэру Уильяму стало ясно, что из рассеивавшейся, разлетавшейся клочьями дымки появились вовсе не его люди, а он сам, хотя и нутром чуял неладное, совсем позабыл об опасности, отвлекшись на этого проклятого попа.
Он еще чертыхался, когда с юга, со свистом рассекая воздух, прилетела первая оперенная стрела. Затем послышался звук разрываемой наконечником плоти, похожий на тот, какой производит тесак мясника, – мощный удар, разорвавший его мысли. Сталь со скрежетом ударилась в кость, жертва шумно выдохнула воздух, и на долю мгновения воцарилась тишина.
А потом раздался пронзительный вопль.
Томас Хуктон услышал колокола – низкий по тону перезвон и звучный, рокочущий гул. «Да уж, это тебе не звяканье колоколенки какой-нибудь деревенской церквушки, но громоподобные колокола могучего собора! Дарем!» – подумал он, и тут на него навалилась великая усталость, ибо путь сюда был долгим и трудным.
