наверное, будет происходить и в Судный день. Умершие с предвкушением и трепетом будут ждать, когда небеса разверзнутся, и опустятся ангелы, и могилы откроются, дабы добродетельные мертвецы могли вознестись к Небесам». Он вспомнил, что его отец всегда выражал желание быть похороненным лицом к западу, но на восточном краю кладбища, чтобы, восстав из мертвых, он оказался лицом к своим прихожанам.
«Им потребуется мое участие», – твердил отец Ральф, и Томас сделал так, как он пожелал. Прихожане Хуктона были погребены таким образом, что когда они восстанут из могил, то их лица, во славу Второго Пришествия Христа, будут обращены на восток, где они узрят своего духовного пастыря, предлагающего им утешение.
В ту ночь Томасу и самому не помешало бы утешение. Вместе с мессиром Гийомом и двумя его ратниками лучник наблюдал за приготовлениями врага. Находившаяся рядом с юго-восточной городской стеной церковь Святого Варнавы была неплохим наблюдательным пунктом. Из остатков треснувшей баллисты соорудили шаткие мостки, позволявшие прямо со стены попасть в окно церковной колокольни, а уж оттуда по лестнице, чудом уцелевшей после попадания в церковь одного из камней, подняться на самую вершину. До полуночи Томас проделал этот путь не менее дюжины раз, потому что высота колокольни давала возможность заглядывать через частокол в самый большой из лагерей Карла. Как раз когда Томас в очередной раз взобрался на самый верх, Робби подошел к крепостной стене снизу.
– А ну-ка глянь вот на это! – крикнул ему шотландец и помахал заново раскрашенным щитом. – Нравится?
Томас всмотрелся вниз и в лунном свете увидел какое-то расплывчатое красное пятно.
– Что это? – спросил он. – Кровь, что ли, размазана?
– Ты слепой английский сукин сын! – возмутился Робби. – Это алое сердце Дугласов!
– А отсюда смотрится так, будто на щите кого-то раздавили.
Но шотландец очень гордился своим щитом. Он любовался им в лунном свете, рассказывая, как сумел обзавестись изображением.
– Я сговорился с тем малым, который рисовал дьявола на стене церкви Святого Горана, и заплатил ему, чтобы не ходить без герба.
– Я надеюсь, ты не заплатил ему слишком много, – сказал Томас.
– Тебе просто завидно.
Робби прислонил щит к парапету и бочком перебрался по шаткому мостику в церковь. Он исчез в окошке и снова появился рядом с другом.
– Эй, а что они делают? – спросил шотландец, бросив взгляд на восток.
– Иисус! – вырвалось у Хуктона, потому что наконец что-то начало происходить.
Он устремил взгляд мимо огромных черных очертаний «Отправляющей в ад» и «Делающей вдов» к восточной оконечности лагеря, где сотни людей выстраивались для боя. Сам Томас полагал, что битва начнется не раньше рассвета, но Карл Блуа готовился сразиться в самом черном сердце ночи.
– Сладчайший Иисус! – эхом повторил за Хуктоном мессир Гийом, тоже поднявшийся на вершину колокольни.
– Эти ублюдки готовятся к бою, – сказал Робби, ибо люди Карла строились плечом к плечу. Они стояли спиной к городу, и луна поблескивала на шлемах и латах рыцарей.
– Должно быть, приближается Дэгворт, – предположил мессир Гийом.
– Ночью? – удивился Робби.
– А почему бы и нет, – промолвил рыцарь и крикнул вниз одному из своих ратников, чтобы тот сходил к Тотсгему и доложил о происходящем.
– Разбуди его! – рявкнул он, когда солдат предположил, что командир гарнизона, скорее всего, спит. – Черта с два он спит, – сказал мессир Гийом, но уже не ратнику, а Томасу. – Может, Тотсгем и хренов англичанин, но воин хороший.
Ричард действительно бодрствовал, хотя и предположить не мог, что враг тоже не спит, причем не только не спит, но и выстроился для боя.
Перебравшись по шатким мосткам со стены в церковь и поднявшись на колокольню, комендант города со своим обычным кислым выражением обозрел вражеский лагерь и заявил:
– Похоже, придется оказать нашим помощь.
– Ты же вроде бы возражаешь против любых вылазок за стены, – съязвил мессир Гийом, которого это ограничение крайне раздражало.
– В нынешнем сражении все решится. Выиграем его, и мы спасены, проиграем – и город падет. Мы должны сделать все возможное, чтобы победить, – угрюмо ответил Тотсгем, после чего пожал плечами и повернулся к лестнице. – И да поможет нам Бог, – добавил он тихонько, уже спускаясь вниз.
Командир знал, что идущая на выручку армия сэра Томаса Дэгворта мала, и боялся, что она окажется еще меньше, чем предполагали в городе, но, так или иначе, когда она предпримет атаку на вражеский лагерь, их гарнизон должен прийти на помощь. Не желая насторожить врага и дать тому заподозрить, что гарнизон города готовится к вылазке, Тотсгем не стал созывать воинов, звоня в церковные колокола, но разослал людей по всем улицам, приказав лучникам и ратникам собраться на рыночной площади, у церкви Святого Бриака. Томас вернулся в дом Жанетты, натянул свой кольчужный хаубергеон, привезенный Робби назад после неудачной вылазки к Ронселету, опоясался мечом (с застежкой пришлось повозиться, ибо пальцы его, когда дело доходило до тонких движений, еще оставались неловкими), повесил на левое плечо мешок со стрелами, вынул из полотняного чехла черный лук, положил в салад запасную тетиву и надел шлем. Лучник был готов.
И тут он увидел, что и Жанетта готова. Она тоже обрядилась в хаубергеон и надела шлем.
– Этого еще не хватало! – возмутился Томас. – Ты что, всерьез вознамерилась участвовать в вылазке?
– Участвовать в вылазке? – удивилась она. – Пошевели мозгами, Томас! Когда вы все уйдете из города, кто будет охранять стены?
– О! – Ну и дурак же он.
Графиня улыбнулась, подошла к нему и поцеловала.
– А теперь иди, – сказала она, – и да пребудет с тобой Господь.
Томас отправился на рыночную площадь. Там собирались воины гарнизона, но их было отчаянно мало. Хозяин таверны выкатил бочонок с элем на площадь, выбил пробку и угощал бойцов. Кузнец при свете факела затачивал мечи, и его точило, скользя по длинным стальным клинкам, наполняло темноту странными, скорбными звуками. Ночь выдалась теплая. Летучие мыши метались по церкви и ныряли в причудливые, отбрасываемые луной тени здания, разрушенного прямым попаданием глыбы из требюшета. Женщины несли солдатам угощение, и Томасу вспомнилось, как те же самые женщины вопили, когда англичане ворвались в город. То была ночь насилия, грабежа и убийств, однако теперь народ не хотел, чтобы захватчики уходили, и на рыночную площадь стекалось все больше и похватавших все, что могло сойти за оружие, горожан, вознамерившихся принять участие в вылазке. У большинства имелись лишь топоры, которыми рубили дрова да валежник, хотя некоторые явились с мечами или копьями, а иные даже в кожаных, а то и в кольчужных доспехах. Горожан набралось гораздо больше, чем солдат гарнизона, и благодаря им эта вылазка могла выглядеть внушительно.
– Боже правый, – произнес кто-то за спиной Томаса заплетающимся языком. – Что это, во имя Христа?
Юноша обернулся и увидел высокую фигуру сэра Джеффри Карра, который в недоумении воззрился на приставленный к ступенькам церкви щит Робби. Шотландец тоже обернулся и увидел Пугало, который привел на место сбора своих шестерых ратников.
– Похоже на размазанное дерьмо, – произнес Пугало, выговаривая слова так невнятно, что сомнений не было: он явился сюда прямо из таверны, где основательно набрался. – Чей это?
– Это мой, – сказал Робби. Сэр Джеффри пнул щит.
– Это хреново сердце Дугласов, малый?
– Это мой герб, – пояснил юноша с нарочито утрированным шотландским акцентом, – если ты это имел в виду.
Люди вокруг стали оборачиваться, чтобы послушать.
