перо.
— Конечно! — воскликнул граф и подумал, что это объясняет желтоватую окраску, ибо перо, скорее всего, первоначально имело цвет золота. — Перо ангела! — произнес он с благоговением.
— Больше похоже на перо лебедя, — лаконично заметил отец Рубер.
Граф тщательно осмотрел почерневшую от пребывания в земле серебряную шкатулку.
— Вот это может быть ангел, — сказал он, указывая пальцем на тускло проступавшие завитки.
— Может быть, да, а может быть, и нет.
— Не много от тебя помощи, Рубер.
— Я еженощно молюсь за твой успех, — сдержанно промолвил брат, — но я также беспокоюсь о твоем здоровье.
— У меня просто заложен нос, — сказал граф, хотя и подозревал нечто более серьезное.
У него шумело в голове, болели суставы, но он твердо знал, что стоит ему найти Грааль, и от всех этих мелких неприятностей не останется и следа.
— Перо ангела! — с изумлением повторял граф. — Это чудо! Не иначе как знамение!
А потом произошло и еще одно чудо, ибо человек, откопавший серебряную шкатулку, наткнулся под слоем слежавшейся земли на каменную кладку. Услышав о находке, граф сунул серебряную шкатулку Руберу, побежал к алтарю и с трудом вскарабкался на земляной отвал, чтобы осмотреть стену собственными глазами. Виден был лишь небольшой кусок, сложенный из обтесанных камней, и когда граф, выхватив у серва лопату, постучал по кладке, по звуку стало понятно, что за стеной находится пустое пространство.
— Сломать! — возбужденно приказал он, указывая на стену. — Сделать пролом! Оно там! — Граф с торжеством взглянул на отца Рубера. — Я знаю! Сокровище там!
Однако отец Рубер не спешил разделить радость своего покровителя: его внимание привлек подъехавший к месту раскопок закованный в стальные турнирные латы графский племянник.
— В соседней долине зажгли сигнальный костер, — доложил Жослен.
Граф, хотя ему до смерти не хотелось отрываться от находки, кряхтя, взобрался по лестнице и устремил взгляд на запад, туда, где по блеклому небу медленно ползло на юг облако грязноватого дыма. Казалось, оно выплыло из-за ближайшего кряжа.
— Англичане? — вопросительно произнес граф.
— А кто же еще? — ответил Жослен.
Его ратники, уже в доспехах, готовые выступить, ждали у подножия тропы, ведущей к замку.
— Мы доскачем туда через час и застанем их врасплох, — сказал Жослен.
— Лучники… — предостерегающе начал граф, но оглушительно чихнул и долго не мог восстановить дыхание.
Отец Рубер посмотрел на графа с опаской. Похоже, старик подцепил лихорадку, причем виноват в этом был сам: вольно же ему было устраивать раскопки в этакую холодину.
— Лучники, — повторил граф, его глаза слезились. — Будь осторожен! С лучниками шутки плохи.
Раздраженный Жослен не сразу нашелся с ответом, но тут неожиданно на помощь ему пришел отец Рубер.
— Монсеньор, мы знаем, что они выезжают маленькими группами и оставляют часть лучников охранять свою крепость. Думаю, этих мерзавцев там не больше дюжины.
— А другого такого случая нам может и не представиться, — встрял Жослен.
— У нас не так много людей, — с сомнением сказал граф.
«А кто в этом виноват?» — подумал Жослен. Он советовал дядюшке взять с собой побольше воинов, но старый дурень решил, что хватит и тридцати. А сейчас он сверлил глазами очищенный от земли участок погребенной стены и, похоже, от слез вообще плохо понимал, что происходит.
— Если врагов немного, тридцати ратников будет более чем достаточно, — настаивал Жослен.
Отец Рубер смотрел на столб дыма.
— Разве не для этого разжигали костры, монсеньор? — осведомился он. — Не для того, чтобы узнать, когда появится враг, и нанести удар?
Возразить было трудно, ибо костры и впрямь предназначались именно для этой и ни для какой другой цели, и граф сильно пожалел, что с ним нет шевалье Анри Куртуа, его военного командира, который мог бы дать дельный совет.
— А если отряд врага невелик, — продолжил отец Рубер, — то хватит и тридцати ратников.
Граф понял, что, пока разрешение не будет получено, племянник от него не отвяжется и он не сможет исследовать таинственную стену.
— Отправляйся, но будь осторожен, — напутствовал он. — Сперва проведи разведку! Помни совет Вегеция!
Жослену, отроду не слыхавшему ни о каком Вегеции, было бы мудрено вспомнить совет этого человека. Граф, вероятно, догадался об этом, и ему пришла в голову новая мысль:
— Вот что, возьми-ка ты с собой отца Рубера, а он скажет тебе, можно нападать или нет. Ты понял меня, Жослен? Отец Рубер даст тебе совет, и ты сделаешь так, как он скажет!
Такое решение имело целых два преимущества. Первое состояло в том, что бенедиктинец, как человек здравомыслящий и осмотрительный, не позволит сумасбродному Жослену наделать глупостей, второе же (а пожалуй, и главное) в том, что оно позволяло графу избавиться от гнетущего присутствия угрюмого монаха.
— Возвращайся к ночи, — велел граф, — и не забывай про Вегеция!
Последние слова были выкрикнуты второпях, когда он вновь неуклюже спускался по лестнице.
Жослен хмуро глянул на священника. Он не любил церковников, а отца Рубера и того меньше, но если за возможность отколошматить англичан придется потерпеть рядом с собой постную рожу клирика, так тому и быть.
— У тебя есть лошадь, святой отец?
— Есть, ваша милость.
— Тогда седлай ее и присоединяйся ко мне, — бросил священнику Жослен, повернул коня и поскакал назад, к своим людям.
— Лучников брать живьем! — приказал он воинам. — Живьем, чтобы получить обещанную награду.
А получив денежки, можно будет поотрубать сукиным сынам пальцы, выколоть глаза, а потом отправить их всех на костер. Именно об этом мечтал Жослен, когда вел всадников на запад. Он был бы рад скакать побыстрее, ибо ему не терпелось попасть в соседнюю долину, пока англичане не успели оттуда убраться, но ратники не могли двигаться к месту сражения вскачь. У некоторых, как и у Жослена, кони были защищены кольчужными доспехами, вес которых, не говоря уж о весе доспехов всадников, был таков, что коней, чтобы сохранить их свежими для атаки, требовалось вести шагом. Некоторых воинов сопровождали оруженосцы, которые вели вьючных коней, нагруженных связками длинных, тяжелых копий. Тяжеловооруженные всадники не мчатся на войну галопом, они тащатся шагом, как быки.
— Надеюсь, ты будешь придерживаться указаний своего дяди, монсеньор, — пробормотал отец Рубер.
Заговорил он исключительно для того, чтобы скрыть нервозность. Вообще-то доминиканец отличался сдержанностью и ревниво оберегал свое с таким трудом обретенное достоинство, но сейчас, в непривычной, пугающей обстановке, чувствовал себя весьма неуверенно.
— Дядя велел мне прислушиваться к твоим советам, — съязвил Жослен. — Так скажи мне, священник, что ты знаешь о битвах?
— Я читал Вегеция, — натянуто ответил отец Рубер.
— И кто это такой, черт возьми?
— Римлянин, монсеньор, и он до сих пор считается непререкаемым авторитетом в военных вопросах. Его труд называется «Epitoma Rei Militaris» — «Суть военного дела».
— И в чем эта суть? — поинтересовался Жослен.
— Главным образом, насколько я помню, в том, чтобы выбрать момент, когда можно атаковать противника с фланга, и главное, ни в коем случае не иди в атаку, не проведя тщательной разведки.
