К барже от стены устремилось несколько офицеров службы безопасности.
Эхо хотел что-то сказать, грозил рукой — позже я узнал: он хотел, чтобы гадину не убивали — проанализировать свист гюрзы, — но не мог — от шока, — раскрыть рта.
Я же, выскочив на палубу, крикнул набегавшей охране: змея, змея! убейте ее!
Но они не нуждались в моих приказах. В поту испуга, в ужасе от неминуемости наказания, первым набежал на змею сапогами молоденький лейтенант. И растоптал гадину до кожаных брызг.
Когда я вернулся в комнату, Эхо — сняв очки — стоял у зеркала; Он был все еще смертельно бледен, во власти шока, но уже мог говорить:
— Ты думаешь, я цепляюсь за свою жизнь? — его голос свистел отчаянием, — да нет, не цепляюсь. Я готов к смерти. К смерти, да. Но к поражению, нет. Ты видел это? Видел? У тебя ужасный учитель! Я никогда не был так глуп как сегодня. Я же дурак! Ведь это была моя западня. Моя! А не твоя. Это вьюнок был! Проклятый вьюнок! Но ты видел, а? Тебя судьба не принимает в расчет. Видел? Она тебя даже не заметила. И в этом нет ни капли притворства. Она целилась до конца. Я понял, что такое зло — это беспощадная честность! Твой учитель ужасный дурак. В сейфе был тайник, который открывался только изнутри. Я посмотрел. Сама змея открывала нажатием головы. И я ничего не почувствовал! Дурак! Должен ли я продолжать жить, если теряется дар?
Никогда я не видел Учителя столь беспомощным.
— Представляешь, какова степень ее защиты! — его отчаяние внезапно сменилось восторгом — Если разгадать эту механику до конца, то таким типам, как я, придет полный конец. Никто никогда не сможет залезть человеку под череп! Никто не сможет манипулировать чужой шкурой! Какая великая задача жизни — беззащитное неуязвимо! О, у нее есть право защищаться…
Он буквально горел. Взгляд сверкающих глаз пронизывал.
— Прикончить меня! Какая верная цель! Я стоял как громом пораженный.
— Ты, Герман, должен быть на высоте этой— задачи. Смотри на меня под этим углом. Отменить смысл Августа Эхо! Класс! Оскопить Урана! Сбросить Зевса с Олимпа! Отменить Богов…
Тут загрохотали бегущие ноги по трапу, по палубе, ближе — дверь распахивается, вбегает охрана. Все лица перекошены паникой — генерал — национальное достояние страны, ее абсолютное оружие.
Голос Учителя разом глохнет под надетой на лицо маской власти:
— Унесите меня, — он садится на стул.
Офицеры безопасности, толкаясь, подхватывают сидение, ножки стула руками и несут небожителя прочь от проклятого места. Рука, свесившись вниз, находит указательным пальцем виновного, того офицера, что доложил о безопасности объекта. Молодой человек в погонах бледен от ожидания. Вьющимся пальцем Эхо дает команду растрелять идиота на месте.
Не буду описывать, скольких усилий мне стоило заставить Учителя отменить приговор — при всех отступиться от слова; я шел за стулом до выхода из ангара, прежде чем Эхо сдался, скорее от приступа скуки, чем от толчка справедливости сказал:
Пусть живет!
Он посылает мне с высоты паланкина вялый жест: свободен, спасибо, забудь эту истерику…
И последнее.
Весь оставшийся день я давал показания в штабе охраны.
Только поздним вечером, вернувшись к себе, смог сосредоточиться на одной догадке. У меня не шел из головы леденящий вскрик маэстро: Гюрза!… А что если именно здесь скрыто отражается имя врага? Совпадает заглавная буква и согласный звук 'А'. По закону зеркальных симметрии, — закону Эхо — ее имя должно аукаться с именем змеи. И я стал подбирать нужное слово:
Гурса…
Гарса…
Гюрса…
Гирса…
Гирса! вдруг осенило меня. Тииисссс… шипела гюрза, смертельной струйкой пара из адского котла. Ведущая гласная змеиного шипа — 'И'… и я заменил 'Ю' на 'И'.
Я тут же набрал номер Эхо — у меня было право на экстренное соединение — и Учитель снял трубку.
— Вы не спите?
— Ты знаешь, — перебил он смешком, — в какой текст мы с тобой угодили? Это же «Пестрая лента» Конан-Дойла! Читал?
— Ах, черт! — вспомнил я разом юношеское увлечение рассказами о знаменитом сыщике Шерлоке Холмсе, — Ну конечно! Сейф! Блюдечко с молоком для змеич Плетка с петлей на конце!
— Это была комната доктора-психопата Гримсби Рой-лота, который хотел убить из-за наследства двух своих падчериц Джулию и Эллен Стонер! — смех Эхо отдавал истерикой пережитой смерти, — Ты слышал, как свистела гадина? Она передразнивала мою привычку насвистывать…
И маэстро виртуозно воспроизвел фиоритуры змеиного шипа.
— Никогда не свисти, Герман!
— А ведь я понял как ее зовут, Учитель. В ответ — холодное молчание.
— Ее имя — Гирса! Гирса! Снова ревнивая тишина в трубке.
— Вы меня слышите? Ее зовут Гирса…
— Гирса! — счастливо просвистел голос маэстро, — Да! Да, Герман…
Затем последовала пауза.
— Только не Гирса, а Герса… Гёрса! Герман. И вот почему. На латыни змея — Serpent — здесь целых два гласных звука 'Е' против звука 'И' в шипении гюрзы: Тиииссс… Тут только одна гласная.
Я молчал.
— Поздравляю, змеелов! Змея в зеркале!… Гёрса… Она попалась! — и генерал положил трубку
Распутывая дело Садрины Перро, я ни разу не увидел ее лица… Увижу ли я когда-нибудь Гёрсу?
Глава 8
Всего прожекторов было пять.
Они шли вдоль береговой линии довольно тесно друг от друга, и все же пауза темноты длилась около получаса, а то и больше. И я резко устремлялась вперед, стараясь проплыть как можно дольше, прежде чем новый луч начнет злобно шарить по воде. Я плыву свободно: чаще вольным стилем; порой, — на спине, словом, без. системы, чтобы не закрепощать мышцы. И главное: плыть как бы в свое удовольствие, легко, играючи и не думать о бездне под ногами.
Ночь была тиха и светла. Но свет луны не ярок и зол, а нежен и сумрачен. Весь ночной небосвод от края до края задернут тончайшей кисеей, словно для того, чтобы не утомлять излишним блеском глаза одинокого пловца. Звезды зависли над лунной жижей чернильной воды как снегопад, остановленный взмахом волшебницы. А луна закутана в кокон тумана, словно елочная игрушка в снежную вату. И бриз был, самый что ни на есть, легчайший бриз. Не опасная гладь зеркального штиля, а накаты низкой гладкой и плавной волны. То, что надо!
Судьба всегда балует меня прежде чем надавать пощечин.
Как только луч устремлялся в мою сторону, я ложилась на спину и пережидала набег света, сливаясь с волной. А плыть стараюсь так, чтобы держаться на краю той незримой линии, где луч прожектора теряет яркость, и, в то же время, не заплывать дальше в охранную зону погранкатеров, одновременно не упуская из глаз далекую кайму берега.
Несколько раз я слышала рев корабельных сирен, но сам катер ни разу не видела, что делает его очень опасным.
А один раз на горизонте вдруг взлетела осветительная ракета и парашютом ярчайшего света повисла в сумраке ночи. Ракета полыхала минут пять, которые мне показались вечностью.
Если такой шатер огня повиснет надо мной — конец, . спрятаться невозможно.
Ты — рыба.
Море — твой дом, заговаривала я страх в собственном сердце.
