бродили голодные животные. Оставшихся в живых двадцать две тысячи жителей, в основном женщин и детей, персы погнали в рабство. Совершив свое черное дело, враг ушел к Шуше, чтобы разделаться и с ней. Екатерина повелела предпринять против Ага-Мохамеда военный поход.
Весной 1796 года захолустье Кизлярское вдруг ожило. Здесь формировалась экспедиционная армия. Ее основу составлял двенадцатитысячный Каспийский корпус, которому предстоял путь приморской дорогой. В корпусе находились и казачьи полки, возглавить которые должен был Матвей Иванович Платов.
Как ни спешил атаман со своим Чугуевским полком, однако ко времени выступления не поспел. Когда в конце апреля прибыл в Кизляр, корпус подходил уже к Дербенту.
В крепости находился генерал-поручик Гудович, который формировал здесь другой корпус, Кавказский, составлявший второй эшелон экспедиционного войска.
Последние годы генерал Гудович провел на Кавказе, хорошо знал обстановку и нравы горцев, умело проводил политику Петербурга. Это был незаурядный человек: в молодости учился в двух университетах — Кенигсбергском и Аейпцигском, участвовал во многих больших сражениях и по праву надеялся, что государыня императрица доверит ему командование экспедиционным войском.
Плотный, коренастый, сурового вида Гудович, несмотря на то, что знал Платова, принял его подчеркнуто сухо.
— Давно пора вам быть при корпусе. Граф Зубов не единожды справлялся о вас. Требовал скорейшего прибытия.
Матвей Иванович не стал объяснять, чем вызвана задержка.
— Здесь сделайте небольшую передышку и направляйтесь к Дербенту, — продолжал Гудович. — Должны попасть к его штурму. Там, под городом, уже давно стоит отряд генерала Савельева. Маршрут ваш таков: через Тарки проследуйте к Буйнаку, а оттуда к Дербенту. В Тарках непременно навестите шемхала Бамата. Этикет воинский обязывает.
Матвей Иванович слышал об этом влиятельном в Дагестане лице еще лет десять назад, когда ходил с полком Кубанского корпуса. Тогда мудрый горец, узнав о подписании Георгиевского договора России с Грузией, по примеру Ираклия II изъявил просьбу принять его ханство под высокий протекторат России. Просьбу удовлетворили, и вскоре состоялась торжественная церемония. Она происходила в Екатеринограде — месте пребывания кавказского наместника Павла Сергеевича Потемкина.
А Гудович между тем продолжал говорить Платову:
— Объясните казакам и господам командирам, что пришли вы в этот край, чтоб наказать деспота персидского Ага-Мохамеда за его злодеяния в Грузии. Помните, что народ Дагестана, за некоторым исключением, нам дружелюбен. Разъясните, что Россия отнюдь не намерена воевать с народом Дагестана, что мы пальцы одной руки, так сказать.
В Кизляре к Платову заявился полковник: черный, как жук, лет сорока пяти. В предписании указано, что полковник, князь Багратион Кирилл Александрович определяется в регулярный казачий Чугуевский полк.
— Это хорошо, что мы будем служить вместе, — сказал как старому знакомому Матвей Иванович.
Полковник рассказал о своей службе, начатой в семнадцать лет вахмистром в карабинерском полку. Не забыл упомянуть и то, что сам он родом из Грузии, а его отец грузинский царевич.
«Вот еще…» — с неудовольствием отметил про себя Платов. Но сказал другое:
— Для меня в службе все равны, что царевич, что простой казак. Так что загодя, Кирилл Александрович, о том предупреждаю. Спрос один, равный. Воинская служба, что мать родная: она превыше всего, и сама же всех любит, и со всех спрашивает.
Через три дня полк Платова подошел к Таркам. Накануне генерал приказал казакам почиститься, привести в порядок одежду, снаряжение, конскую сбрую. Перед началом пути осмотрел сотни, строго предупредив о соблюдении порядка. Сам верхом, в парадном мундире ехал в голове вытянувшейся колонны.
Город Тарки располагался на склоне большой горы, подножие которой сползало к морю. Дорога пролегала через город. Обычно пыльная, теперь после прошедшего ночью дождя она блестела лужами, и под копытами сочно чавкала грязь. Воздух был по-весеннему свежим и теплым.
По сторонам дороги толпились люди: мужчины, старики, дети, поодаль стояли облаченные в черное женщины. Не скрывая любопытства, все смотрели на незнакомое в этом краю казачье воинство.
На городской площади от толпы отделились несколько всадников. Впереди на сером, в яблоках, коне гордо восседал горец с седой бородой.
— Это — шемхал Тарковский, — предупредил Матвея Ивановича проводник из местных, выполнявший одновременно и роль переводчика, драгомана. — Его имя Бамат.
Матвей Иванович подъехал к старику и, отдав честь, представился.
Старик ответил поклоном, с достоинством заговорил.
— Он, шемхал Тарковский, рад приветствовать в своем владении доблестные русские войска и был бы счастлив видеть генерала гостем своего дома.
Платов чувственно приложил руку к груди.
Вечером генерал в сопровождении нескольких офицеров и драгомана направился в дом шемхала. Они долго ехали по улочкам с глухими стенами домов и каменными заборами, поднимаясь по склону Тарковской горы. Улицы там были узки, встречные всадники, завидя их с перекрестков, останавливались, чтобы уступить дорогу.
Наконец кавалькада добралась до нависшей каменной стены, у которой прилепился большой двухэтажный дом.
— Вот мы и у шемхала, — сказал проводник, останавливая лошадь у ворот с массивными башнями по бокам. Между башнями над воротами находилось каменное помещение с узкими бойницами вместо окон.
Матвей Иванович оглянулся. Внизу лежал весь город: плоские крыши домов казались беспорядочно уложенными плитами, сходящими вниз ступеньками.
Через ворота они вступили во двор, где в окружении свиты стоял Бамат.
— А вот это, — картинно протянул он руку в сторону колодца под крышей, — памятная для всех необыкновенность. Испейте, пожалуйста.
Нукер быстро выбрал веревку, ловко подхватил наполненное доверху ведро и, зачерпнув из него железным ковшом, поднес Матвею Ивановичу.
Разгоряченный дневной жарой, Платов с удовольствием выпил холодную до ломоты зубов воду.
— Хороша, благодарствую, — обтер он усы.
— Нет-нет, совсем не в этом ее необыкновенность! — с достоинством горца произнес шемхал. — Из этого колодца, вот этим самым ковшом пил воду сам российский император Петр Великий. Ковш для меня дороже скакуна.
Он бережно вытер посудину и передал слуге.
В большом, украшенном коврами помещении шемхал усадил генерала на почетное место. Засучив широкие рукава чекменя, принял поднесенную на серебряном блюде надрубленную баранью голову и, разломив ее, протянул половину гостю:
— Хозяин счастлив разделить с гостем лучший кусок угощения.
Было много тостов, в которых хозяин и сидевшие за столом заверяли генерала о своей верности русской императрице и готовности с оружием выступить против персидского завоевателя…
А на следующий день отряд проходил через селение Буйнаки, и русские офицеры были гостями сына Бамата, Мехтия, горячего, полного энергии и сил человека лет тридцати.
— Только скажите, и народ наш выступит вместе с вами против Ага-Мохамеда, — возбужденно говорил он, провожая русских гостей.
— Спасибо, мы сами справимся.
— Почему сами? Наши джигиты готовы идти с вами.
— Сколько же таких? — полюбопытствовал Матвей Иванович.
— Три сотни, — отвечал в запальчивости Мехтий. — Впрочем, нет: пойдет четыре сотни джигитов. Завтра же выступим!
— Хорошо, Мехтий. Об этом доложу графу Зубову. Как он решит, так и будет.
