Хлестнув коня, он бросился к реке. Какие-то секунды скакал один, потом из лесу вынеслась лава всадников, и река вспенилась от нее.
Вскоре казаки уже были на противоположном берегу.
С гиком, блеском сабель, мокрые с ног до головы, мчались они на позицию французов.
Через четверть часа схватка кончилась. Началась переправа. Вслед за отрядом Иловайского стал переправляться атаманский полк Строганова. На противоположном берегу Матвей Иванович увидел капитана Мельникова, командира полка из отряда Иловайского.
— А ты почему замешкался, капитан?
— Был связан перестрелкой…
Генерал мысленно прикинул, что коль удачно идут дела у Иловайского, то нелишне полк Мельникова оставить при себе.
— Пошлите связного к Николаю Васильевичу, доложите: полк остается в моем резерве. Пусть действует наличными силами…
А отряд генерала Денисова, преодолев реку, словно спущенная стрела, устремился к Гутштадту.
Теперь полки растекались от переправы, напоминая гигантский веер. Веер разрастался, тесня неприятеля от реки и давая возможность пионерской[10] команде установить для переправы понтоны.
Верные своей тактике, казаки продвигались не по дорогам, а тропами. Скрываясь в лощинах и перелесках, отряд полковника Строганова вышел к небольшому поселку. Вдали по дороге от Гутштадта тянулась колонна. Вперемежку с повозками и экипажами ехали верховые, группами и в одиночку шли солдаты. Полковник хотел было с ходу атаковать, но не решился. Поскакал к атаману.
Матвей Иванович находился в лощине. С ним десятка два офицеров и казаков. Сам он выслушивал прибывшего от Иловайского верхового.
— Где отряд? — генерал преобразился: голос звенел, глаза молодо блестели, папаха сбита со лба.
— Под городом, тем… Лен… штайном! Вроде бы…
— Не вроде бы, а точно нужно. Чего же добились?
— Это зараз скажу. Запомнил точно. В плен взяли, стало быть, двух офицеров и шесть унтеров, а прочих — полторы сотни. И столько же, сказывал генерал, посекли.
— Ну вот, — генерал, обернувшись, сказал адъютанту: — Запиши для памяти… А генералу Иловайскому передать, чтобы и дальше действовал так же.
Подскакал Строганов:
— Ваше превосходительство, там колонна неприятельская. Я решил атаковать!
Они поспешили к опушке. Щурясь, Матвей Иванович всмотрелся вдаль. Наметанным глазом определил, что двигавшаяся колонна не что иное, как обоз, однако же вызвало сомнение, что было при нем немалое количество охраны.
— Сам поведешь полки или мне возглавить дело?
— Дозвольте мне. Все сделаю в самый аккурат.
Стоя в отдалении и наблюдая в зрительную трубу, Платов видел, как казаки врубились в колонну и там началась схватка.
«Вот те и обоз!» — подумал он и поскакал туда. В хаосе звуков уловил женские визги. «Неужто бабы? Откуда ж они?» Но сомневаться не приходилось: женские голоса слышались все отчетливей.
— Никак у Наполеона бабий полк, — высказался кто-то. Тогда нам не сдобровать…
Творилось невообразимое. Одни казаки бились верхом, другие продолжали схватку спешившись, третьи, забравшись в повозки, шурудили в них, и из повозок летели ящики, тюки, узлы, тряпье.
Командира полка не было видно: он рубился вместе с казаками. И Матвеем Ивановичем овладело непонятное недовольство. Когда через четверть часа подъехал разгоряченный, в поту, Строганов, генерал спросил:
— Ну, сказывай, что к чему?
— Обоз взяли, ваше превосходительство. Охраны при нем тьма: не иначе как полк.
— Откуда ж тебе знать, когда ты ни черта не видел? Ты кто? Командир полка или урядник? Твое дело наблюдать и управлять сражением!
— Так вы тоже…
— Что я тоже? Рублюсь? Ты это хотел сказать? А что же мне — стоять в стороне? Ноя когда рублюсь, то все едино зрю за всеми.
Привели французского полковника, стали допрашивать: кто таков и что за обоз?
— Я комендант Гутштадта полковник Мурга. А обоз самого маршала Нея. В обозе — канцелярия маршала, его секретари, казна и гардероб. И жены генералов тоже здесь, а с ними прислуга.
— Вот уж с бабами никогда не воевал. Отпустить их! И немедленно! — приказал атаман. И обратился к французу: — Кто такой Ней? Что за начальник?
— Ней — маршал Наполеона, очень храбрый и преданный императору.
— Он кто же, кавалерист?
— Кавалерист. Во всех сражениях был с императором.
— Молод ли?
— С императором одного года. Тридцать восемь зимой исполнилось.
«Тридцать восемь, — отметил про себя Матвей Иванович. — А мне скоро пятьдесят шесть».
— Ладно. Будем и Нея бить. Кстати, Строганов, сколько-то в плен взято?
— Сорок шесть обер-офицеров и четыреста девяносто нижних чинов. Остальных порубали. Тех, кто сопротивлялся.
29 мая произошла схватка с кавалерией Нея у местечка Гельсберг. Первыми тогда вступили в бой полки Багратиона. Видя, как французы бросились в штыки, Платов послал на подмогу казаков Иловайского.
— С фронта не нападай! — предупредил генерала. — Зайди за этот лесок и уж оттуда ломись.
Однако выполнить задуманное не удалось. Едва казачья лава вынеслась из лесу, как на нее обрушилась французская кавалерия. И числом поболее.
К Платову прискакал адъютант Багратиона.
— Ваше превосходительство! Князь просит поддержки! Требует вмешаться в дело!
— Передай князю, что Платов все видит и не оставит полки в беде.
Признаться, ему не хотелось бросать в сражение атаманский полк. Это его резерв. Все ожидал, что вот-вот подойдет Денисов со своими тремя полками. Двух гонцов за ними посылал: и ни их, ни Денисова. Тот словно провалился! «Ну, Андриан, погоди!» — негодовал атаман. Послал третьего, приказав строго- настрого генерала найти и вызвать сюда.
Денисов между тем уже шел после схватки на соединение, и последний гонец встретил его на полпути. Узнав у казака обстановку, генерал свернул с дороги.
— Ваше превосходительство, кажись, не туда мы едем. Нужно левей.
Денисов подоспел в самый последний момент, когда Платов послал в дело атаманский полк, и его стали теснить подошедшие французские полки. Вот тут-то и решили дело денисовцы.
И только ввязались, как из леса показались французские кирасиры. День был ясный, светило солнце, и всадники сверкали: на каждом стальные латы, на голове шлемы. Такого неприятеля казаки еще не видывали.
А те с неумолимой решительностью приближались на сильных тяжелых конях.
— Латники! Латники! — разнеслись крики. — Бей их, донцы-молодцы! Кроши!
Иван Тропин служил вместе с отцом, Семеном Гавриловым Тропиным. Сын хотя и имел чин урядника, но в ратных делах учился у отца.
— Держись в седле крепче! — крикнул ему отец, выбрасывая вперед пику, и повернул коня на кирасира.
Иван тоже помчался с пикой, намереваясь сбить ею всадника. Направив острие прямо в грудь, ударил, но наконечник скользнул. В следующий миг Иван увидел над головой занесенный палаш. Подставил
