— Все в порядке, ваше превосходительство. Коли нужно, готовы хоть сейчас на конь.
— Тогда дай команду, чтоб готовились к выходу. Дело предстоит.
Сын Иван насторожился.
Стуча подковами каблуков, вошел высокий, с обросшим густыми бакенбардами лицом генерал. С небрежной лихостью вскинул руку:
— Иловайский-пятый прибыл!
— Садись поближе, Николай Васильевич, — Платов кивком указал на место справа от себя.
Иловайский подсел к столу, стащил с головы папаху.
— Никак дело предстоит? — спросил осторожно.
— Предстоит. Балабин что-то задерживается… Да вот, кажется, и он: легок на помине.
В дверях выросла фигура, Балабин из атаманского полка, плотный, даже несколько грузный, с пухлым лицом.
— Балабин-второй явился, — представился полковник.
Платов в ответ кивнул головой.
— Ну вот, кажется, и все. — Матвей Иванович откашлялся и с твердостью в голосе продолжил:
— Главнокомандующий Михайло Ларионович приказал сей ночью провести разведку неприятельских позиций, что за речкой Колочей. И дело это предстоит выполнить вам.
Стоявший за спиной отца Иван подмигнул Балабину и указал пальцем себе в грудь. Тот неопределенно повел бровью. Тогда Иван склонился над плечом отца:
— Назначьте, батя, и мою сотню. Очень вас прошу. — Как все казаки низовья Дона, где родителей особо почитают, он обращался к отцу уважительно, на «вы».
— Что? Засвербило? Сколь раз сказывал, чтоб не смел давать подсказки! — повысил голос Матвей Иванович.
— Виноват, — тяжко вздохнул Иван.
— Виноват… — Матвей Иванович недовольно крутнул ус. — Ладно уж, возьми и его сотню. Потом доложишь, как она была в деле. А теперь послушай, что делать далее…
В назначенный час, выслав вперед дозоры, полк Власова и сотни атаманцев Балабина тронулись в путь. До Колочи дошли быстро.
Речка Колоча неширока, но за долгие тысячелетия промыла глубокое ложе, и берега ее круты, обрывисты: не всюду переправишься.
Полк Власова сразу же ушел, как приказывал Платов, в сторону деревни Беззубово. Ушли дозоры и из полка Балабина: два — по обе стороны Колочи вниз по течению до самого впадения ее в Москву-реку. А еще один, дальний дозор, возглавил Иван Платов.
Напутствуя его, Иловайский посоветовал:
— Непременно захвати Кирсанова. Может пригодится.
Степан Кирсанов не силен в боевых делах, зато грамотен и, главное, умел говорить по-французски. Отец его — казак зажиточный, сына учил в Петербурге.
Рассказывали про Степана случай, как однажды он удил рыбу и повстречал иностранцев: неподалеку от Аксайской станицы шел тракт из Петербурга на Кавказ. Вышли двое из кареты, стали у Дона и переговариваются по-французски, интересуются, какая дальше будет станица и далеко ли до постоялого двора. «У того вот парня спроси», — указал один на Степана. «Да как же я спрошу, если он по-нашему не понимает?» — возразил второй. А Степка в ответ им по-французски: так, мол, и так, господа, дорога идет далее на Ейск, а до постоялого двора десять верст. Те ахнули: «мужик, а говорит по-французски». «А чему удивляться? — напустил серьезность Степка. — У нас каждый казак гутарит по-французски».
Прежде чем начать двигаться, Иван определил, кто что должен делать, как подать сигнал при опасности, кто старший в дозорных разъездах. Сам остался в ядре с полутора десятком казаков.
Ночь выдалась не по-летнему свежей; и кони резво шли по дороге. Настороженно вслушиваясь в шорохи, казаки то и дело придерживали их. Иногда Иван приказывал остановиться, фыкал в кулак по- совиному. И в ответ подъезжали связные от боковых дозоров. «Все спокойно», — докладывали.
— Это пока спокойно. Смотрите, чтобы самим в силки не угодить.
Под утро на землю опустился туман. У реки он плотный, однако дозор заметил на противоположном берегу костер.
Спешившись, казаки скрытно приблизились, залегли. Иван прикинул на глазок ширину реки: пять десятков сажен. И глубока, вброд не перейти. У костра вырос человек, помаячил и опять пропал. Француз!
— Будем брать! — решительно сказал Иван. — Пикет их в отдалении, переплывем и схватим.
— Вымокнем зараз, Иван Матвеев, — возразил Степан.
— Не вымокнем. Я знаю способ. — Иван согнувшись, поспешил назад, к коням, там объявил:
— Хорунжий с пятью казаками остается здесь, на берегу, должон прикрыть нас ружейным огнем. А всем остальным расседлать коней!
— Ты что придумал, есаул? — опешил Степан. — Ведь вымокнем!
— Заладил свое, вымокнем, Вот и я о том, чтоб, значица, не вымокли. Расседлывай!
С лошадей полетели седла, сбруя.
— А теперь всем снять порты и остальное, чтоб нагишом быть, в чем мать родила.
Иван первый стащил с себя чекмень, сапоги, чакиры с алым лампасом.
— Может, подштанники оставить, да рубаху споднюю, — передернул плечами Степан. — Дюже зябко.
— Всем как я! Брать саблю да дротики. Ружья оставить.
Иван накинул на голое тело ремень сабли, взял пику и, сверкнув ягодицами, лихо вскочил на коня.
— За мной!
Конь неохотно вошел в воду, фыркнул. Иван вцепился в его гриву. И остальные казаки плыли таким же способом. Раньше, когда были мальчишками, им не раз приходилось переплывать Дон. А уж он-то втроекрат пошире этой реки.
Выбравшись на берег, казаки направились к неприятельскому пикету. Они двигались с такой осторожностью, какой наловчились в играх с детства. И выросли у костра внезапно, словно спустились с небес на крыльях, вместе с конями.
Увидев перед собой обнаженных всадников, французы оцепенели. Один из них бросился было к карабину, но ближний казак ткнул его пикой, и тот ойкнул, остался лежать.
— Мсье, — произнес Степан на чистейшем французском. — Вам тихо следовать с нами. И ни звука! Не то всем секир-башка. — Казак угрожающе потряс пикой. Безропотно повинуясь, французы поднялись и в окружении голых всадников направились к реке…
В половине шестого утра с повеления Наполеона генерал Сорбье подал на батарею команду:
— Стреляй!
Ударила пушка. В рассветной тиши румяного утра выстрел прогремел гулко. Звук его, многократно повторенный эхом, прокатился над сонными полями и угас где-то за лесом.
И тотчас загрохотало. Казалось, с неба обрушились сотни молний, и гром от них расколол не только тишину, но и землю, содрогнувшуюся от разрывов. На русские позиции градом обрушились ядра. Сражение началось.
Первыми в него вступили полки корпуса Богарнэ. Накануне молодой генерал, пасынок Наполеона, обращаясь к отчиму, сказал:
— Мой император, у той вот деревни сосредотачивается русская пехота, — он указал в сторону изб Бородино. — Только прикажите, и деревня станет нашей.
Наполеон снисходительно улыбнулся:
— Не надо, Евгений. Оставь сие на завтра. Это не займет много времени.
К Богарнэ он питал отцовские чувства. Наполеон женился на вдове казненного генерала и усыновил Евгения и его младшую сестру Гортензию. Теперь Евгению тридцать лет и он генерал. У него такие же острые, как у матери, черты лица, а смуглость кожи явно указывала на унаследованную от нее креольскую
